Монгол - [68]

Эти удивительные слова, сказанные громко и твердо, поразили Азару, она медленно перевела мечтательный взор на Темуджина, постепенно, как во время рассвета, темнота рассеялась, словно спала с ее глаз, и она наконец увидела сильного и красивого молодого человека.

Они молча смотрели друг на друга, и в воздухе пробегали змейками молнии. На лице девушки проявилось удивленное, испуганное выражение. Она была зачарована пробудившим ее ото сна немного пугающим незнакомцем.

Азара внезапно улыбнулась, будто увидела того человека, о котором она давно и тайно мечтала. Поднявшись, не спросив на то позволения, Азара покинула золотой шатер отца, словно улетела как белый чистый голубь на мягких тихих крыльях.

От глаз Тогрул-хана ничего не было возможно скрыть, и он насмешливо ухмыльнулся. Его не волновали чувства дочери — она была всего лишь женщиной, пусть даже прекрасной, и у нее не было настоящей души, а лишь чудесное тело, предназначенное для Бухарского калифа. Тогрула волновал только Темуджин, и то, что он увидел, согрело и немного успокоило его ядовитую душу. Миг спустя ему пришлось перестать улыбаться, потому что Темуджин повернулся к нему, его лицо побледнело и было ужасным, а глаза сверкали зеленым огнем. Тогрул невольно подумал: «Я никогда прежде не встречался с подобным человеком. Его следует опасаться, как волка». В нем проснулась смертельная ненависть, и хан продолжал рассуждать: «Но он ведь жалкий бродяга из пустынных степей, и я его раздавлю, как слизняка или червя!»

Хан был очень озабочен, но заставил себя ласково улыбнуться Темуджину, пряча злобные глаза в сетке морщин.

Темуджин твердо сказал ему, не меняя свирепого выражения лица:

— Отец мой, сегодня я скажу тебе очень важные вещи!

Когда он ушел, старый хан остался один, погруженный в думы. Потом он сказал вслух:

— Ты никогда не вернешься домой, наглый наследник голодной пустынной крысы!

Внезапно он замолчал, и в шатре послышалось его прерывистое и хриплое дыхание, а в глазах заметался злобный огонь. Ноздри старика раздувались, он стал пронзительным голосом звать слугу, а затем потребовал вина. Когда ему подали вино, он выпил чашу одним глотком.

Чаша дрожала у него в руках.

Потом Тогрул вытер губы белым шелковым платком. Возмущенный взгляд хана уставился на золотой крест. Он поднял сухой кулак и закричал:

— Я за все отомщу!

Но эти слова показались ему странными, и он разразился пронзительным глупым смехом.

Глава 3

Во время пира Темуджин сидел рядом с Тогрул-ханом, незаметно оглядывался по сторонам и презрительно думал: «Неужели люди могут драться и умирать ради подобных безделушек? Наверно, толстое расплывшееся тело убивает все желания!»

Темуджин мог выпить огромное количество вина и не быть пьяным. Алкоголь делал его злым и увеличивал желание властвовать. Когда Темуджин пил, то начинал понимать, что в его власти сделать все, перед ним расстилались далекие горизонты, а сердце билось ритмично и сильно. Он чувствовал, как вырастал выше гор и облаков! Он уже обладал нечеловеческой волей, и ему казалось, что он один стоит на горе и под его ногами расстилается Вселенная. В эти мгновения его было невозможно в чем-то переубедить, и он лишь укреплялся в своей вере в то, что со временем ему суждено стать ханом ханов. Ему было понятно, почему он никогда не ощущал благоговения перед другими людьми и даже не испытывал уважения к ним. Ему было понятно, отчего он ко всем ощущал только презрение, и теперь он также презирал могущественного Тогрул-хана, желавшего только роскоши. Темуджин чувствовал, что судьба зовет его вперед и прорастает в нем, как женщина ощущает зарождение и рост в своем теле младенца.

Действия Тогрул-хана подогревала ненависть, и ему хотелось поразить жалкого и нахального нищего-степняка роскошью и великолепием праздника, в этом он превзошел самого себя. Но уже во время приготовлений он впал в гневное настроение и задался вопросом: «Для чего я так стараюсь? Почему я готовлю для него чудеса, которые я обычно удивляю важных гостей?»

Ответа не было.

У шатров были откинуты пологи, и в них сверкали яркие лампы. Золотые, хрустальные и серебряные лампы свисали с шестов, воткнутых в пахучую траву. Полыхали огромные костры, в которые бросали полные горсти мирра и сандалового дерева. Они наполняли чистый горный воздух одуряющими запахами. На огне кипели котлы, за которыми присматривали женщины в алых, синих и белых нарядах. На вертелах жарилась дичь, а баранина и конина томились в густом соусе. Из снежно-белой муки пекли вкуснейший хлеб и подавали его на серебряных подносах. На столах теснились блюда с редкими фруктами, от взгляда на которые начинали обильно течь слюни, а цветом эти фрукты напоминали редкие драгоценные каменья. Кувшины и другие емкости с вином источали волшебный дурман, который свободно лился, подобно родниковой воде. На столах теснились блюда с лакомствами, от которых исходил аромат розы. Было также великое множество нежных и поразительно вкусных печеностей, а в душистые экзотические соусы добавлялись удивительные, мало кому знакомые травы и приправы. К столу была подана рыба из высокогорных ручьев, тушеная в вине.