Монгол - [47]

— Кюрелен прав, — медленно сказал Джамуха, нахмурив брови. — Ты не можешь изображать здесь обиженного героя и держаться так надменно. Ты нужен своему народу.

— Пусть народ воспевает героев, я предпочитаю петь вместе с ними, а не быть героем их песен! — захохотал Шепе Нойон.

— Темуджин, я рад, что ты жив, — сказал свое слово Субодай.

Только Касар, бездумно обожающий брата, начал с ними спорить:

— Вам не понять моего брата! Вы только и думаете о своей выгоде, вам незнакомо чувство чести…

— Прекрасно, что Темуджина поддерживает человек с таким, как у тебя, сердцем, Касар. Но прошу тебя, никогда не давай ему никаких советов, — произнес Кюрелен, глядя на юношу с укоризненной, но доброй усмешкой, и потом обратился к тяжело дышавшему Темуджину: — Возьми себя в руки и попробуй выслушать мой совет. Тебе надо помириться с твоим братом Бектором, или хотя бы сделай вид, что стараешься с ним помириться. Ты не смеешь в такое время устраивать раздоры в орде. Тебе также придется заключить мир с шаманом. Его поддержка будет ценнее поддержки тысячи воинов! Вождь может делать все, что хочет, со своим народом. Он должен быть уверен в верности священников, и для этого они тоже должны быть довольны, иметь хорошую еду и красивых женщин. После первого же набега отдай Кокчу самую красивую женщину и не забывай ему льстить. Конечно, тебе не удастся скрыть от него своих настоящих чувств, но Кокчу будет приятно, если ты станешь спрашивать у него совета — он будет уверен в собственной силе. Иногда лесть приносит больше пользы, чем подарки, а гладкие речи могут принести тебе друзей.

— Все люди дураки, — презрительно заметил Темуджин.

— Мудрецам это известно, — Кюрелен согласно кивнул головой. — Но они никогда не говорят об этом вслух, а мы об этом подумаем позже. Сейчас ты и твой народ в опасности. Родственник твоего отца — Таргютай-Кирилтюк и Тодьян-Гирте, два тайджутских вождя, знают, что ты жив, а ты для них опасен, и, кроме того, тебе принадлежат пастбища, к которым они давно приглядываются. Они понимают, что им лучше убить тебя и взять под свою опеку твоих людей. Твой отец был храбрым человеком, они догадываются, что ты можешь стать его достойным наследником, но тебе придется это доказывать. У них уже находится значительная часть твоих людей, и если бы не помощь твоей матери и Кокчу, ты потерял бы всех своих людей. Что ты собираешься делать?

— Я хочу обратиться к Тогрул-хану.

Кюрелен призадумался.

— Тогрул-хан — хитрый, как лисица, христианин-несторианец. Он известен своей изворотливостью, предательством и трусостью! Возможно, ты сможешь убедить его, что тебе стоит помогать. Но сначала он тебя проверит, а только затем решит, как поступить.

— Дай мне передохнуть, — попросил Темуджин и вышел в темную ночь.

На востоке темного неба сверкали зарницы, а за холмами слышались удары грома, и временами зарницы ярко освещали черные силуэты холмов. В лагере догорали костры, люди погрузились в сон. Неспешно вахту несли табунщики, которые дремали у полупотухших костров. Темуджин пришел в ярость от увиденного, стал охаживать плеткой дремавших табунщиков, молча и жестоко хлестал провинившихся. Побитые табунщики потирали плечи, удивленно смотря вслед Темуджину, который продолжал обход лагеря. На следующий день они рассказывали своим женам:

— Этот юноша скоро станет великим ханом. Он даже ходит, как настоящий вождь. Когда он смотрел на меня, его глаза светились, как глаза волка в темноте, и мне стало страшно.

Темуджину трудно пришлось той ночью, но он усвоил важный урок: «Некоторых людей можно привлечь на свою сторону словами; других — с помощью любви; очень многих — подарками; но все охотно подчиняются силе».

Он понял, что крепкий хлыст в руке хозяина убедительнее любых слов, и люди больше боятся хорошего пинка, чем всех богов. Конечно, ему еще предстояло узнать, что на свете очень мало людей, которых можно переубедить, и еще меньше людей, которые вообще ничего не боятся, кроме собственной совести. Однако к тому времени, когда ему это стало известно, он понял, что эти люди не играют важной роли, если правитель не сомневается в собственной власти.

Отойдя за пределы орды, Темуджин остановился. Он стоял под звездами, и темный ветер обвевал его лицо. Юноша внимательно смотрел на далекие холмы и сверкающие зарницы. Он еще не пришел в себя, хлыстом сбивал пыль с сапог, а лицо его оставалось мрачным.

Он не заметил, как к нему приблизилась собака, нервно нюхавшая воздух, но, услышав ее ворчание, он хлестнул ее плетью, и собака с громким воем отскочила в сторону. В этот момент ему стало полегче, и он решил, что, пожалуй, сможет кое-чего добиться. Он отошел еще дальше от юрт, сел на плоский валун и глубоко задумался.

Его мысли путались, смешивались и, наконец, подобно облачку, воспарили ввысь. К Темуджину постепенно вернулось спокойствие, юноша почувствовал, как к нему приходят сила и уверенность. Его сердце билось ровнее и сильнее. Он поднял голову и снова взглянул на звезды.

Вдруг ему что-то привиделось, удары сердца стали чаще, и он подумал: «Кто же сможет меня победить, если я никому не желаю покоряться? Кюрелен может надо мной смеяться, но пусть смеется… Слабые люди пытаются над всеми посмеяться, потому что смех для них — это бальзам для ран, которые наносят им сильные люди. Я не стану смеяться, я буду жить!»