Монгол - [164]

Хриплые и громкие голоса заполняли ставшую душной огромную юрту. От резкого запаха тел в юрте было не продохнуть. Редкие лучи солнца, пробившиеся через откинутый полог, придавали странный блеск диким глазам воинов и отбрасывали металлический отблеск на их смуглую кожу. Они пили вино, и их взгляды становились еще более дикими. В юрту набивалось все больше народа, и вскоре совсем стало нечем дышать.

Солнце уже садилось, и прибывали самые последние вожди. Прохладный воздух вибрировал от диких криков. Каждый раз, когда у входа возникала еще одна тень, Темуджин прерывался на полуслове и с жадным ожиданием вглядывался в лицо вновь прибывшего.

Джамуха не появлялся.

В юрте зажгли светильники, и воздух краснел от света костров. Огонь пожирал последний воздух в переполненной юрте. Вонь и неприятные запахи становились все сильнее. Темуджин начал задыхаться, и по его лицу ручьями катился пот, сидящие рядом с ним воины видели, как в горячей полутьме сверкали его зеленые глаза тигра, а сам он был жутко бледен.

Воины волновались — проходило долгое время ожидания, а Темуджин говорил о каких-то неважных вещах, и вожди уже неловко переглядывались, не понимая, почему он не переходит к самому важному? Люди много пили, чтобы заполнить неловкие паузы, а потом все уставились на темный провал входа, ожидая невесть чего. Варвары проголодались и громко вдыхали в себя жирные, аппетитные запахи, проникавшие в юрту. Но до тех пор, пока не разрешит Темуджин, никто не смел подняться и выйти.

Наконец в проеме появилась последняя тень, и Темуджин встрепенулся, однако это оказался перепуганный гонец от Джамухи Сечена. Темуджин вырвал у него послание, и люди видели, как тряслись его руки. Темуджин сурово оглянулся и, поднявшись, приказал всем оставаться на местах, а сам покинул юрту.

Он вышел в прохладу вечера, освещенную красным светом горящих костров, не глядя по сторонам, пробирался через толпы, направляясь к юрте Кюрелена.

Старик дремал на лежанке. Старуха Шасса сидела рядом с ними, и ее морщинистое лицо говорило о ее вечной любви.

— Проснись! — крикнул Темуджин и швырнул письмо дяде: — Читай!

Кюрелен застонал и, моргая сонными глазами, сел на ложе. Он посмотрел на Темуджина и собирался было ему что-то сказать, но, увидев выражение лица племянника, передумал. Кюрелен поднес письмо к глазам, понял, что оно от Джамухи, и сердце его резко сжалось.

Кюрелен начал медленно читать:

«Приветствую тебя, мой анда, и от всего сердца желаю тебе процветания и здоровья!»

Кюрелен замолчал.

— Читай! — заорал Темуджин.

Никогда прежде Кюрелен не видел подобного лица и таких свирепых глаз, в первый раз в жизни Кюрелен испугался своего племянника. Он продолжил чтение:

«Я получил приказ явиться к моему анде и читал послание с грустью и отчаянием. Я написал тебе это письмо, понимая, какую ярость оно вызовет, но я не могу написать тебе ничего иного.

Я пишу тебе всю правду и смею надеяться на твое прощение и понимание.

Ты меня призвал на собрание ханов, чтобы сообщить о предстоящей кровавой войне, затеваемой для покорения Гоби и давно тобой задуманной. Я не смогу приехать и не хочу это делать… Я также не смогу тебе обещать свою поддержку или поддержку моего народа. Если я стану тебе помогать, то тем самым нарушу свою веру и потеряю надежду.

Вместо этого я молю тебя переменить твое решение до того, как по твоей милости народы Гоби погрузятся в пучину смерти и разрушения. Прошу тебя, пойми, ты не сможешь победить Тогрул-хана, и концом твоей безумной затеи станут голод, мученья и смерть бесчисленного количества людей. Заклинаю тебя моей любовью — еще раз подумай и остановись, пока не поздно. Если ты погибнешь, солнечный свет померкнет в моей душе.

Я не верю в то, что это справедливая война. Ты с самой юности мечтал о том, чтобы подчинить себе мир, и я понимаю, что с помощью этой войны, ты пытаешься утолить свою вечную жажду власти. Ты же не веришь, что, не согрешив, можно уничтожать тысячи людей ради собственного тщеславия — это безумие. Ты не смеешь думать, что победа стоит больше, чем мир, а спокойствие людей ценится меньше, чем бряцание оружием.

Поэтому я не приеду к тебе. Я прошу, чтобы ты меня простил, и молю не считать мои действия предательством. Я продолжаю тебя любить и печалюсь о тебе. Я, как твой анда, клянусь тебе в верности до самой смерти. Но Темуджину, убийце и творцу войны, я отказываюсь служить своим мечом».

Кюрелен медленно опустил послание, чувствуя, как сердце сжалось от боли, и боясь взглянуть на племянника.

Темуджин молча стоял перед ним, и казалось, что он перестал дышать. Он не двигался, и его губы словно были высечены из камня, а глаза светились зеленым светом.

Кюрелен облизнул трясущиеся губы.

— Темуджин, — прошептал старик дрожащим голосом. — Это послание не предателя. Это послание человека, который любит тебя больше всего на свете, больше самой жизни.

Лицо Темуджина перекосила странная гримаса. Он не сказал ни слова, повернулся и покинул юрту.

Глава 17

Когда Темуджин возвратился к свою юрту, он казался поразительно спокойным и снова уселся на белую шкуру. Его сжирала злость, и он был страшно напряжен, но это не было заметно по его жестам, и голос звучал абсолютно спокойно.