Монета желания - [3]

Осторожно ступая и продолжая спуск, Адашев заметил, что блеклое пятно, видимое сверху, постепенно обретает яркость. Лестница оканчивалась каким-то помещением. «В подвал привели, что ли», — подумал он, преодолевая последние ступени. Однако Федор ошибался. И правда, с того места, где находился русский посланник, оценить величину комнаты было затруднительно.

Перед ним оказалась невысокая и узкая сводчатая дверь, преодолев которую, согнувшись почти вдвое, он неожиданно очутился в огромной зале. По-видимому, она простиралась под землей далеко за стенами верхнего дома, служившего только для маскировки, и опиравшегося на купол необычного храма, терявшегося в вышине.

В центре пола сверкала искусно составленная мозаика, являвшая собой десятиконечную звезду, выложенную драгоценными каменьями. По каждому из лучей звезды стоял человек, в таком же одеянии, как и у проводника Федора. Одно место оставалось свободным.

Вошедший приветствовал собравшихся на языке, Адашеву непонятном, и замкнул круг. Федор немного растерялся. Он не понимал смысла происходящего и цели своего присутствия. Однако никто не обращал на него внимания, вопросы оставались без ответа.

Люди начали бормотать странную молитву, тихо, почти шепотом — словно пустыня, в которой раскаленный ветер с таким же шорохом, похожим на шепот, несет иссушенный песок, и каждая песчинка трется о другую в молчаливом бессилии.

Все быстрее и быстрее звучали голоса, почти сливаясь, как будто одно только бесконечное слово страстным шепотом возносится ввысь и неожиданно, под действием этой мольбы драгоценные камни возгораются, ослепительный свет вспыхивает в них. Сотни дробящихся, переливающиеся игл яркого света поднимаются над мозаикой, словно радуга.

После тьмы ночной и полумрака залы, освещенной лишь несколькими факелами, неожиданное сияние ослепило Адашева. Но казалось ему, что странное существо, дивное видом, является в перекрестье света, над мозаикой. Лицо его внушало парализующий ужас, ибо было оно средоточием зла и мерзости земного и адского миров.

Громкий голос пронзил тихий ропот молящихся. Проводник Адашева поднял руку, указывая на своего гостя. Языка тот не знал, но несколько слов отчего-то понял, как будто прозвучали они по-русски.

— Вот он, — вскричал человек. — Тот, кто убьет и вас, и вашего господина.

Пение смолкло. Темные фигуры поворачивались к русскому посланнику. В руках их сверкали клинки, выхваченные из-под накидок. Оскал ненависти появился на морде твари.

Федор вынул меч, в другой руке уже был зажат длинный охотничий нож. Осторожно, не поворачиваясь спиной к озлобленным людям, сделал несколько шагов к лестнице. Но вовремя отступить не смог, даже подняться на несколько ступеней. Там, с высоты, уже легче было бы сражаться с нападавшими.

Два человека, с ближних концов звезды, настигли его. Они поторопились — следовало ждать подмогу. Федор был умелым бойцом. Первому, ощерившему желтые кривые зубы, он мечом нанес только один удар, отсекши державшую клинок кисть. С громким воплем схватился тот здоровой рукой за обрубок. Не веря глазам своим, смотрел на собственный кулак, что лежал на полу, сжимая бесполезное оружие.

Второй, на миг приостановившийся при виде поражения соратника, потерянным мгновением этим определил свой конец. Сверкнувший клинок Федора ударил по голове, прикрытой лишь капюшоном, рассек ткань и, продолжая движение, с хрустом, как будто кто зеленое яблоко откусил, аккуратно разделил череп на две половины.

Но с пронзительными криками, полными ненависти, подскочили остальные семеро, и, хотя в совершенстве владел искусством сражений, Федор понял, что пришел его последний час — не совладать ему со всеми. Однако сдаваться он не собирался, если суждено погибнуть, то в бою. Да и сдавшись, жизнь не сохранишь, ибо единственное желание — уничтожить его — владело врагами.

Храбро рубился воин, с каждым движением стараясь сделать шаг назад, к лестнице, и зорко следя, чтобы нападающие не обошли его с флангов, заключив в кольцо — тогда на спасение не останется даже призрачной надежды.

Нередко приходилось бывать Адашеву в сражениях, научился он не только отражать нападения одного противника, но и следить за всем полем битвы, упреждая намерения врага, а при возможности — и поворачивая их в свою пользу. Потому от внимания не укрылось, что напали не все. Десятый — тот, что привел его, в сражение не вступал. Воспользовавшись тем, что внимание других отвлечено Федором, опустился он на колени и протянул руку к мозаике.

«Аспид проклятый, — мелькнула мысль, — захлопнул все-таки ловушку за мной. Как мог я не почувствовать готовящегося предательства, как овцу безмозглую чуть не на веревке привел. Что ж ты, мерзавец, биться не спешишь, прячешься? Только подойди поближе, уж для тебя нашлось бы у меня приветствие, пусть даже последнее на этом свете».

Почти потеряв надежду на спасение, Федор бился отчаянно, рискованно. Вот высокий детина, откинув капюшон и явив взорам всклокоченную голову, покрытую какими-то язвами, вырвался вперед. Адашев взмахнул клинком вверх, как будто намереваясь снести тому голову. Нападавший, желая отразить удар, тоже поднял меч, оставив незащищенным торс. Ожидая этого, Федор прыгнул вперед и по рукоять вонзил в сердце врага длинный охотничий нож, который держал наготове.