Монастырские утехи - [47]

— с курами, другую — с коровами — к петуху, к быку, куда надо! Будто трудно было

сообразить, вместо того чтобы меня перебивать... И потом что же,— продолжал он,— думаешь,

в святом скиту куры не могут нестись без петуха, а коровы...

— Не могут, дядюшка, хоть лопни,— не могут куры нестись без петуха. Это закон.

— Ну, прекрати в конце концов...— сердито накинулся он на меня.— Ты разве не знаешь, что на

Святой Горе и теперь стоит монастырь, куда не только не ступает нога существа мужского

пола, но даже дикие птицы, пролетая над ним, разделяются: мужчины, значит, самцы,

поворачивают налево и огибают его далеко стороной. Они не решаются ни крылом, ни глазом

осквернить воздух монастыря Святой Девы.

   И дядюшка Тасе торжествующе огляделся.

— Однажды, примерно на рождество, в буран, вроде сегодняшнего, когда сугробы навалило, что

копны сена, и люди сидели в заточении по своим берлогам почти с обеда, в ворота скита кто-то

постучал...

   Мать привратница в своей келье под колокольней, притворившись глухой, несколько раз

осенила себя крестным знамением и не двинулась от очага. Иной раз нечистый уклонится с

дороги, чтобы сыграть шутку над доброй христианкой.

   Но вскоре стали стучать так чудовищно громко, что двор скита загудел сильнее, чем от

большого клепала. Послышались чьи-то грубые голоса. Монахиня и тут не сдвинулась с места.

Кто знает, может, пронесёт и это. Есть искушения, которые нельзя побороть иначе, чем не

обращая на них внимания. Но тотчас же град ударов обрушился снова на ворота, ещё более

неистовый, вперемежку с воплями: «Откройте, откройте!» — так что мать привратница,

закутавшись в шубу, вышла спросить, кто это. Ветер вырвал вопрос у неё изо рта и перебросил

его через стену.

— Люди добрые,— был ответ.

— Какие люди? — поинтересовалась монахиня.

— Люди добрые, откройте, мы больше не можем ждать.

— Мужчины или женщины? — выпытывала монахиня, хотя по голосам можно было подумать,

что это буйволы.

— Смешанно,— принес ответ ветер.

— Как это смешанно?

— И мужчины и женщины.

— Как и мужчины и женщины?! — возмутилась монахиня, подозревая нечистое.

— Вот увидите... Только откройте. Мы вам всё скажем...

— Нельзя. Мы не откроем,— решила благоразумная привратница и хотела было снова войти в

тепло кельи.

   Но тут поднялся такой грохот и такие чудовищные понеслись крики, что привратница дёрнула

за верёвку и зазвонила в колокола. Через несколько мгновений весь скит был уже на ногах.

   Перепуганные монахини, накинув шубы, одна за одной выползли, как лисы из нор, и

сгрудились возле привратницы.

— Что такое, матушка?

— Что случилось, сестрица?

   Они пришли кто с топорами, кто с вилами, малыми и большими, а иные и с пистолетами,

набросились, как стая ворон, на привратницу и клевали её вопросами: «Что такое? Пожар?

Мятеж? Землетрясение?»

   Между тем стук в ворота прекратился, видно, стоявшие там молчаливо ждали.

   Но вот быстрым шагом вышла игуменья, бесстрашная и готовая противостоять любой

опасности.

   А там, за воротами, как будто её увидели. Стук и крики понеслись ещё пуще.

— Откройте! Откройте! Не то разобьём ворота.

   Игуменья шла торопливо, мелкими шагами.

— Что такое, сестра Феврония? — спросила она растерявшуюся привратницу.

— Не знаю, мать игуменья.

— Как не знаешь? Тогда на что ж ты здесь? Спроси!

   И монахиня снова спросила ветер:

− Кто там?

— Мы!

— Кто мы?

— Мы, люди добрые. Откройте!

— Слышишь, мать игуменья,— согнулась в поклоне Феврония к уху старухи. — Будто люди

добрые.

— Спроси их, чего хотят! — приказала хозяйка.

— Чего хотите? — повторила Феврония эхом слова матери игуменьи.

— Приюта, мы умираем. Приюта,— добросил ответ ветер.

— Слышишь, мол, хотят приюта, будто умирают, − перевела привратница для заржавевшего слуха

начальницы.

— Скажи им, что сюда мужчинам нет входа, − закончила беседу игуменья.

   Привратница в точности сообщила решение.

— Откройте, не то разобьём ворота! С нами три обмороженные женщины.

— Слышишь, мать игуменья, с ними, мол, три обмороженные женщины.

— Где они? — приказано было спросить.

   Женщины были в санках, которые везли мужчины. Они обморожены и, если ещё помедлить,

умрут там на улице.

— Как нам в этом убедиться? — продолжался диалог между монастырем и теми, кто был за

воротами.

   Последовало растерянное молчание.

— Разрешите нам войти,— предложил грубый голос — Мы оставим женщин на ваше попечение,

а сами тут же уйдём.

   Можно ли было колебаться и откладывать? Несколько человеческих существ погибали там зря

на морозе. А они ещё торговались...

   Игуменья всё же была озабочена.

   А вдруг это ловушка? Чего только на свете не случается!.. Она снова велела спросить, как они

здесь оказались.

— Мы заблудились,— донёс ветер.— Отправились искать скотину, на которую напали волки, да

вьюга закружила. Не знаем, где мы и куда нам идти.

   Замешательство игуменьи росло. Что делать?

   Тогда худенькая монахиня, недавно пришедшая из другого монастыря, на которую до сих пор

не обращали внимания, выступила вперёд.

— Я взберусь на колокольню и посмотрю, кто там!

   Дело было, надо сказать, что ни на есть простое. Но другим, перепуганным насмерть, оно

показалось чудесным откровением.