Монашка и дракон - [13]

Лорд Дженеталь так и уставился на меня, а дракон довольно откинулся на спинку кресла.

В это время к столу подошла Ингунда. Сегодня она была ослепительна, как солнце — в золотистой парче, золотом венце. Увешанная ожерельями, браслетами и кольцами, как новогоднее дерево подношениями. Она заметила, что бокал милорда Гидеона опустел, и принесла кувшин с вином.

— Это фалернское, очень крепкое, господин, — сказала она с подобострастным поклоном, — не пейте слишком много, иначе ослабеете.

— Зачем тогда принесла? — дракон подставил бокал, и Ингунда наполнила его до краев темно-красным вином. — Вообще-то, я не звал тебя, и не надо вмешиваться в мою беседу с гостями. Иди за свой стол и не беспокой больше.

Красивое лицо старшей конкубины омрачилось, она не осмелилась возразить маркграфу, но зато посмотрела на меня — с такой откровенной злобой, что убила бы взглядом, если могла.

— Глупая баба испортила веселье одним своим видом, — сказал дракон, когда она удалилась.

— Злость жены изменяет ее лицо, и оно становится мрачным, как у медведя, — сказала я громко, — сядет муж ее среди друзей своих… и горько вздыхает. Книга премудрости, глава двадцать пятая, стих двадцатый.

Лорд Дженеталь хихикнул, но тут же сделал вид, что занят разрезанием куска мяса на своей тарелке.

— Это что за новости? — милорд Гидеон посмотрел на меня, прищурившись. — Разве я разрешал тебе говорить?

Я не ответила и опять уставилась в стену.

— Похоже, ты открыл в цитатнике не ту страницу, брат, — сказал Дилан со смешком. — А может, пора стряхнуть с него пыль? Не слишком ли долго он пролежал на монастырской полке?

Эти двусмысленные слова испугали меня, и я невольно отступила от кресла.

— Куда пошла? — сказал дракон негромко, но как будто прибил мои башмаки гвоздями к полу. — Разве не сказано, что скверна и гибель исходят от женщин? Как там у Екклесиаста? Что женщина — горше смерти?.. — он поднял голову, тяжело посмотрев на меня.

— Но еще сказано, что добродетельная жена — венец для мужа своего, разумная — от небес, любезная — для услады, кроткая — божественный подарок… — зачитала я наизусть, стараясь говорить не слишком торопливо, чтобы не показать своего страха.

Лорд Дженеталь, слушая меня, еле заметно кивал, наверное, ему казалось, что все это относится к его супруге.

— А что же не закончила? — усмехнулся дракон, опершись о подлокотник, чтобы быть ближе ко мне. — Как там дальше? «А наказанной жене — нет цены».

— Благовоспитанной! — выпалила я. — Это слово имеет два значения на божественном языке!

— Откуда знаешь, какое из значений верное? — не остался в долгу дракон. — Жена должна бояться мужа…

Он вскинул указательный палец, и я послушно произнесла:

— Жена да убоится мужа своего. Послание к Ефесянам, глава пятая, стих тридцать третий.

— Правильно, так и должно быть, — дракон кивнул и вдруг с оглушительным стуком опустил кубок на стол.

Гости подскочили, как по приказу, и посмотрели на хозяина, а он обвел их взглядом и засмеялся — странным, нечеловеческим смехом, от которого мороз пошел по коже.

— Слышали? — обратился дракон к своим конкубинам, и те сгорбились, стараясь стать как можно незаметнее. — Вы же хорошие жены? И боитесь мужа? Нантиль, подойди.

Бедная Нантиль встала из-за стола так неловко, что опрокинула чашу с вином. Рубиновая жидкость разлилась по столу — густая и красная, как кровь. Я смотрела, как третья конкубина приближалась к милорду Гидеону — мелкими шажками, сцепив молитвенно руки и боясь поднять глаза. Сестры Ингунда и Арнегунда, которых миновало мужнино внимание, немного воспряли — распрямили плечи и сделали вид, что кушают сладости. Острая жалость к этим несчастным и запуганным женщинам охватила меня волной, но вмешиваться было неразумно, ведь я была здесь самой беззащитной и бесправной.

— Тебе понравился подарок? — спросил дракон у Нантиль.

— Да, милорд, — еле выговорила она. — Вы очень добры.

— Как назвала? — продолжал он расспросы, разломив кусок хлеба и бросив в рот.

— Самсон, милорд.

— Дурацкое имя. Кто называет волкодава Самсоном? Ты на львов с ним, что ли, охотиться собралась?

— Скажите, как вам угодно, чтобы я его называла?..

Я видела, что Нантиль уже бледна до зелени, а маркграф словно нарочно пугал ее еще больше. Всякий раз, когда его взгляд останавливался на бедной женщине, она тряслась, как осиновый листок.

— Ну что, Виенн, — сказал вдруг дракон, — такая жена, как она, — он указал недогрызанной коркой на третью конкубину, — угодна небесам? Может, сделать ее еще более угодной? Благовоспитанной…

Гости притихли, уткнувшись в тарелки, а я задрожала едва не сильнее Нантиль. Неужели он готов устроить это на пиру — наказание?.. Но за что? Разве бедняжка чем-то провинилась?

— Сдается мне, ты все же неправильно толкуешь это слово, — продолжал дракон. — Что молчишь? Да или нет?

Я облизнула пересохшие губы и сказала:

— Я толкую его правильно.

— Что? Не слышу, — он подался ко мне.

— Я толкую его правильно, милорд, — сказала я уже громко. — А вы заблуждаетесь.

— Заблуждаюсь?

— Вспомните, что написано в том же послании к Ефесянам, глава пятая, стих двадцать восьмой: мужья должны любить своих жен, как свои тела, ибо никто не имеет ненависти к плоти своей, а питает ее и греет, — я взяла дыхание и закончила, как прыгнула в ледяную воду. — Хотите наказать жену — накажите свою плоть. Руку, ногу или… хвост.