Монахи. О выборе и о свободе - [33]

Так что работать в Отделе церковной благотворительности и социального служения Московского Патриархата с владыкой Сергием было для меня большой радостью. Хотя и пришлось ради этого покинуть стены обители, снова жить в миру.

– Вообще нам обычно представляется, что в монашество идут люди совершенно особые, уникальные. Разве может обычный человек «шагнуть в пустоту»?

– Что значит «обычный человек»? Ведь у всех – у монахов, у священников и у обычных людей – руки, ноги, сердце. И все способны чувствовать, страдать. И даже грехи могут быть одинаковыми. Ведь может так случиться, что какой-нибудь монах впадет, например, в грех пьянства. Другой вопрос – монах понимает, что это страсть, наваждение, что это гибельно. И начнет бороться с этим, хотя это бывает очень тяжело. Разница между монахом и «обычным человеком» в оценке своего падения. Каждый вечер и каждое утро монах читает молитвенное правило. А в правиле все с подробностями перечислено.

Представьте: Симеон Новый Богослов – у него было непосредственное общение с Богом, а читаешь его гимны – он там такие невероятные грехи называет, о которых даже простой человек скажет: «Ого!» А это только помыслы!

Человек – все равно человек. Господь создал человека по Своему образу и подобию – каждого. Будь ты монах, или бомж, или служитель Мельпомены, артист или ресторатор, ты все равно человек.

Битва и чудо

– Но ведь одно дело соблюдать заповеди в миру, а другое – в монастыре. Мирскому человеку странно и страшно монашество…

– Правильно, что страшно.

– Почему, как вам кажется?

– Потому что там серьезные скорби, серьезные падения, которых в миру не бывает. Монастырь – это битва. Надо приготовиться к тому, что тебя будут бить, бить и бить.

Сейчас думаю, как правильно, что меня так гнали в начале монашества, и было столько скорби. Еще бы: актриса – инокиня! Да меня чуть не убили за это. Гоняли, как сидорову козу. Говорили: вот, она новую роль играет – инокиня! Это как выйти на бой, на ринг.

Был такой американский фильм «Солдат Джейн», и в нем есть сцена, где героиню лупят, бьют, невзирая ни на что. Меня, конечно, в буквальном смысле не били, хотя и пытались скинуть с машины когда-то, и ведро картошки в меня запускали (еле увернулась!) – все это пережила. И ценю это. Как, наверное, наиболее ценный период в моей биографии.

Все потому, что монашество отнюдь не безоблачный путь. И реального ощущения Господа, Ангелов, Пресвятой Богородицы, внутреннего покоя и радости так просто, без скорбей, никогда не будет. А оно ни с чем не сравнимо.

Представьте себе то ощущение покоя, которое возникает у уже опытного монаха – ощущение ровной радости. Когда никакие болезни и скорби не могут поколебать этого невероятной чистоты озера, наполненного красотой бытия. Это же чудо!

Для них я просто Оля

– И тем не менее сложилось так, что ваша жизнь проходит вне монастырских стен. Возвращаться в мир для отказавшихся от мира – здесь есть какая-то нестыковка, неправильность, ведь монаху все-таки место в монастыре… Как вам кажется?

– Конечно, в монастыре. Но ведь путь у всех разный, а я еще только на пути к монашеству. Не знаю, каким долгим этот путь будет и сколько Господь мне еще отмерит шагать, но я в пути. Да, я прохожу сейчас послушание в миру. Здесь я вроде местной достопримечательности. Те, кто живет рядом, меня знают. Одна бабушка, когда я куда-то уезжала и вернулась, даже говорила: «Ой, вы здесь? Слава Богу!»

Мои знакомые, подруги, сестры-монахини, тоже живут в миру и все вокруг них говорят: «Как хорошо, что здесь живут матушки!»

– А в чем состоит ваше послушание[22]?

– Отец Георгий благословил меня продолжать дело патронажной службы, помогать пожилым актерам. Мы ухаживаем за моими бывшими коллегами, актерами советского периода. Это люди с разными судьбами, часто очень больные. Они все пришли уже к какому-то финалу, иногда очень печальному. И когда мне кто-то из них звонит – не буду называть фамилии, – вдруг понимаю, что они – мои, что не могу их оставить, не ответить на их звонок или просьбу, даже если бывают совершенно абсурдные вопросы, иногда исходящие из глубокого эгоизма, все равно нужно ответить – это люди страждущие.

Конечно, сейчас много есть благотворителей и актерам помогают еще какие-то другие организации. Но дело в том, что люди, к которым я прихожу или к которым посылаю своих сотрудников, – они мне не чужие. Более того, они знают и доверяют мне. Впустить в квартиру человека – дело опасное, и мало кто на это может решиться. Благотворительностью можно и оскорбить, и поранить… Для артистов я своя, для них я просто Оля. Обращаюсь не к их болезни или прошлому, а к их душе, и они это чувствуют и отвечают мне тем же. Я им нужна, но более всего они мне нужны. Для меня это – иноческое послушание.

– Тяжело?

– Иногда, да. Нужно, чтобы было ощущение, что вы готовы отречься себя ради другого. Господь говорит: «Возлюби ближнего своего». Когда ты начинаешь понимать и чувствовать другого как ближнего своего, это уже может быть началом такого самоотречения. А потом, даже если у тебя болят ноги или что-то еще, надо сделать то, о чем тебя попросили, не откладывая, если это в твоих силах.