Монах с гитарой - [51]

— Мы можем ее забрать прямо сейчас!

— Ну и почему мы тогда всё ещё здесь стоим? Ноги в руки и вперед!

— Да, конечно! Но здесь есть одно маленькое "но"…

— Какое ещё "но"???

Я почувствовал, что ещё не совсем успевшее улечься раздражение вновь начинает нарастать. Ганс тоже это почувствовал, и вновь зачастил:

— Не стоит так беспокоиться! Все дело в том, что я сдал вещь в ломбард за деньги, а забрать её могу только за шкурки варанов.

— А теперь давай сначала, внятно, с выражением и со всеми знаками препинания. Это еще, что за мошенническая схема?

— Необходимо доставить ювелиру десять шкур стоуровневого варана, пять шкур двухсотуровневого и три шкурки трехсотуровневого варана, соответственно. И тогда ювелир вернет вещь. Таковы условия договора!

Ганс перевел дух, вытер потную лысину фартуком и продолжил:

— У меня уже завелось немного денег, и я бы уже давно мог обменять их на вещь Гварнери, но этот старый лис Гойцман заупрямился и ничего и слушать не желает, требуя в обмен не деньги, а шкурки! Уж и не знаю, зачем они ему понадобились, но только от денег он отказывается, отдавая предпочтение этим самым шкурам. И я бы их уже давно купил на Рынке, да вот только не завозят их в последнее время на Рынок.

Он остановился пытаясь отследить мою реакцию, но так и не заметив никаких позитивных сдвигов, поспешил продолжить:

— Более того, я даже и сам бы мог отправиться и раздобыть эти злосчастные шкурки, но мне не на кого оставить Таверну. Ну, и кроме того, я скорее торговец, чем воин.

Я по-прежнему сохранял молчание, совершенно не догадываясь, куда он клонит, а Ганса несло дальше:

— Вот я и подумал. А подумав, решил… В общем, я хочу сделать вам предложение!

— Предложение?! И какое же, если не секрет?

— Не могли бы вы вместо меня отправиться на поиски этих самых шкурок?

Даже, если бы сейчас у меня под ногами взорвалась граната, я бы этого даже не заметил. Я стоял, как громом, пораженный его наглостью. Ганс, внимательно следящий за моими эмоциями, решил закрепить успех:

— Ну, подумайте сами! Я не воин, а добывание шкурок связано с определенным риском. А если меня убьют? Что тогда? Тогда Гойцман не получит своих шкурок, Гварнери не получит своей драгоценной вещи, а вы… Вы тоже не получите ничего на что бы могли рассчитывать, при более благоприятном исходе дела. У вас же, гораздо больше шансов добиться успеха, чем у меня. Кроме того, я куплю у вас эти шкурки! Я заплачу вам за них тридцать тысяч золотом!

По мере того, как он раскладывал все по полочкам, я все больше и больше убеждался в резонности его доводов. Когда он закончил, я был совершенно убежден в его правоте, и поэтому, уже почти успокоившись, безаппеляционно сказал:

— Триста тысяч!

— Что??? Вы верно либо не в себе, либо, прошу прощения, вчерашний! Отчего же так дорого?!

— Понимаете, срочно деньги нужны!

— Помилуйте! Это же грабеж! Я и так предлагаю купить их у вас по рыночной стоимости, и даже немного переплачиваю!

— Вам, наверное, никогда не бывает стыдно! Я бы с радостью продал бы их вам по рыночной цене, но мне ОЧЕНЬ НУЖНЫ ДЕНЬГИ. К тому же, в мою стоимость заложен риск, о котором вы говорили. Ну и потом, я сохраню вам репутацию надежного партнера, а в деловых отношениях это тоже немало стоит. Кажется, я перечислил вам достаточно причин, почему я настаиваю на такой сумме. И каждая из этих причин тянет на сотню тысяч. Поэтому — триста тысяч золотом, и ни монетой меньше!

— И вы мне еще что-то говорите о стыде?! Пятьдесят! Так и быть, я согласен заплатить вам пятьдесят тысяч!

Но я был непреклонен. В конце концов, спустя полчаса, в течении которого мы яростно торговались за каждый золотой, все таки сошлись на круглой сумме в сто тысяч, пожали друг другу руки и разошлись.

Когда я вышел из Таверны, на улице вечерело. Ветер таскал по темнеющему небу тяжелые тучи, поминутно закрывая полную Луну, которая ни в какую не хотела прятаться за ними и упрямо лезла на глаза. В домах засветились окна. Мотало по всей улице пьяного солдата, отставшего от патруля. Одни уличные собаки не хотели меняться и продолжали рыться в мусорных кучах. Я перешёл на противоположную часть улицы, без приключений добравшись до Постоялого Двора.

Под вечер на Постоялом Дворе народу заметно прибавилось. Оно и понятно. Никто не хотел оставаться ночевать на улице по соседству со стаями свирепых уличных собак и не менее свирепыми патрулями, состоящими из чрезвычайно раздражительных солдат.

Гретхен стояла на том же месте, что и в полдень. Если бы я не знал, что она безутешная вдова, страдающая от горя, я бы об этом никогда не догадался. Скорее всего, она просто хорошо умела управлять своими эмоциями, о чем свидетельствовал ее постоянно счастливый вид. Гретхен по-прежнему приветливо улыбалась, но теперь еще и приветственно помахала мне ручкой. Ее манящие прелести тоже никуда не делись, разве что вечернее освещение добавило им привлекательности.

Словно морской корабль, лавирующий среди рифов, я прошёл, между стоящими, как попало столами с постояльцами, и оказавшись напротив Гретхен, все это время не спускавшей с меня глаз, спросил:

— Что нового?