Монах - [109]
— О Господи! — вскричала Виргиния. — Если бы я уже была в объятиях матушки! Как по-вашему, сеньор, долго ли нам придется пробыть в этом месте? Каждая минута тут для меня пытка!
— Полагаю, что не слишком долго, — отвечал он. — Но до тех пор, пока вы не сможете выйти из этого подземелья без всяких опасений, оно остается надежнейшим из убежищ. И я советую вам пробыть тут еще два-три часа.
— Два-три часа! — вскричала сестра Елена. — Но я умру от страха, еще и часа не пройдет! Ни за какое богатство не соглашусь я вновь претерпеть то, что переносила с той минуты, как спустилась сюда. Пресвятая Дева! Оставаться в этом жутком месте в глухую ночь среди тлеющих костей моих скончавшихся сестер во Христе, ожидая каждый миг, что меня вот-вот разорвут на куски их духи, которые бродят вокруг меня, и жалуются, и стонут, и стенают голосами, от которых кровь стынет в жилах… Господи Иисусе! Тут и с ума сойти недолго!
— Прошу простить меня, — сказал Лоренцо, — однако я не могу не удивиться, что вы, когда вам угрожает подлинная опасность, способны трепетать перед воображаемым. Страхи эти детские и безосновательные. Отбросьте их, святая сестра! Я обещал защитить вас от черни, но от приступов суеверия вы должны искать защиты у себя самой. Мысль о духах нелепа и смехотворна. И если вы будете трепетать перед вымышленными ужасами…
— Вымышленными? — воскликнули монахини хором. — Мы все слышали их стоны, сеньор! Все до единой! Они часто повторяются и с каждым разом звучат более тоскливо и отчаянно. И все мы никак обмануться не могли, что бы вы ни говорили! Вот уж нет! Будь эти стоны воображаемыми…
— Чу! — перебила Виргиния голосом, полным ужаса. — Слушайте! Спаси нас Боже! Вот опять…
Молитвенно сложив ладони, монахини упали на колени. Лоренцо растерянно посмотрел по сторонам, готовый поддаться страху, овладевшему монахинями. Воцарилась глубокая тишина. Он вглядывался в сумрак склепов, но ничего не увидел и уже был готов посмеяться вслух над детскими опасениями монахинь, как вдруг его слух был поражен долгим протяжным стоном.
— Что это? — вскричал он, содрогаясь.
— Вы слышали, сеньор? — сказала Елена. — Теперь вы убедились! Вы сами слышали! Так судите же, насколько воображаемы наши страхи! Все время, пока мы были тут, звуки эти повторялись каждые пять минут. Без сомнения, это стенает в муках какая-то бедная душа, тоскуя, чтобы ее отмолили из Чистилища. Но мы не осмеливаемся спросить ее, так ли это. Я уверена, что упаду мертвой от ужаса, если увижу призрак!
Едва она договорила, как раздался еще один стон, более громкий. Монахини, осеняя себя крестным знамением, повторяли молитвы против злых духов, но Лоренцо внимательно слушал. Ему даже почудилось, что он почти различает слова горькой жалобы, однако расстояние превращало их в бессвязный ропот. Звуки эти доносились словно из середины небольшой подземной залы, в которой находились монахини и он и от которой по всем направлениям ответвлялось множество проходов, так что формой она напоминала лучистую звезду. Живое любопытство возбудило в Лоренцо непреодолимое желание проникнуть в тайну. Он попросил монахинь умолкнуть, те послушались, и вновь наступила тишина, а затем ее нарушил стон, повторившийся несколько раз. Лоренцо обнаружил, что стоны звучат громче, когда, стараясь проследить их направление, он приближался к статуе святой Клары.
— Звуки доносятся отсюда, — сказал он. — Чья это статуя?
Елена, к которой он обратился с этим вопросом, помедлила с ответом и вдруг молитвенно сложила руки.
— О! — воскликнула она. — Ну конечно же! Я поняла, что означают эти стоны!
Монахини окружили ее, нетерпеливо прося объяснений. Она торжественно напомнила им, что статуя эта с незапамятных времен прославилась как чудотворная. Из этого она заключила, что статуя удручена пожаром в своем монастыре и выражает свою скорбь вслух. Однако Лоренцо, не разделяя ее веры в чудотворные свойства статуи, не мог согласиться с таким объяснением, хотя монахини тотчас и без колебаний согласились с сестрой Еленой. Впрочем, в одном и он был с ней согласен — стоны, по его мнению, действительно исходили от статуи. И чем дольше он их слушал, тем сильнее убеждался в этом. Он подошел к статуе ближе, намереваясь тщательно ее обследовать, но монахини, угадав его намерение, именем Божьим заклинали его остановиться — ведь стоит ему прикоснуться к статуе, как он упадет мертвым.
— Но в чем заключается опасность? — осведомился Лоренцо.
— Матерь Божья! Как это в чем? — воскликнула Елена, большая любительница рассказывать истории о чудесах. — Слышали бы вы хоть сотую долю того, что нам поведала настоятельница про чудеса, творимые этой статуей! Она тысячу раз предупреждала нас, что, посмей мы прикоснуться к ней, последствия для нас будут самыми роковыми. Среди прочего она рассказывала про грабителя, который проник в подземелье глухой ночью и увидел вон тот рубин, цены которому нет. Вы его видите, сеньор? Он блистает на среднем пальце руки, которая держит терновый венец. Такая драгоценность, естественно, распалила алчность злодея, и он решил ею завладеть. С этой целью он взобрался на пьедестал, ухватил правое плечо святой и потянулся за кольцом. Каково же было его удивление, когда святая угрожающе воздела руку с кольцом, а ее губы посулили ему вечную погибель! Вне себя от благоговейного ужаса, он отказался от своего намерения и собрался покинуть подземелье. Но и тут потерпел неудачу! Бежать он не мог, ибо его правая ладонь, опиравшаяся на плечо статуи, накрепко к нему приросла! Тщетно пытался он освободить руку! Рука его оставалась прикованной к статуе, а нестерпимая, жгучая боль, разлившаяся по его жилам, исторгала у него такие вопли о помощи, что в подземелье сбежались люди. Злодей сознался в своем кощунственном посягательстве и был освобожден, только когда у него отсекли правую кисть! Она так и осталась навеки прилипшей к плечу статуи. Грабитель стал отшельником и вел с тех пор примерную жизнь. Однако приговор святой исполнился, и легенда гласит, что он бродит по этому подземелью, стонами и сетованиями моля святую Клару о прощении. Вот я и думаю, что те, которые слышали мы, были испускаемы духом этого грешника. Однако наверное утверждать не берусь, скажу только, что с того часа никто не смел прикасаться к статуе. А потому, добрый сеньор, не будьте глупцом! Во имя Неба откажитесь от своего намерения и не обрекайте себя понапрасну верной гибели.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.