Монах и дочь палача - [10]

— Эй! Кто со мной? Я собираюсь привести ту, которая мне нужна…

Его партнерша, взбешенная оскорблением, стояла молча, глядя на него. Лицо ее исказила страшная гримаса, черные глаза горели зловещим огнем. Но ее замешательство не укрылось от пьяной компании и было отмечено громким издевательским хохотом.

Рохус между тем схватил пылающий факел и, высоко подняв его над головой, закричал снова:

— Ну, кто со мной? — и, не дожидаясь ответа, повернулся и быстро пошел в лес. Остальные, похватав факелы, пустились вдогонку за своим вожаком. Вскоре они растворились в темноте, но голоса их звонко разносились в ночи.

Я стоял, глядя туда, куда они отправились, когда ко мне шагнула оскорбленная девушка и что-то прошептала мне на ухо. Я чувствовал ее горячее дыхание на щеке.

— Если вам жаль дочь палача, — сказала она, — тогда бегите и спасите ее от этого пьяного чудовища. Ни одна женщина не сможет сопротивляться ему.

Господи! Как испугали меня страшные слова этой женщины! Я не сомневался в их правдивости.

— Но что я могу сделать? —   спросил я. —   Как мне спасти ее?

— Беги и предупреди ее, монах, — ответила женщина. — Она послушается тебя.

— Но они доберутся быстрее, чем я.

— Они пьяны и не будут слишком торопиться. К тому же я знаю одну тропу к хижине палача. Этот путь короче.

— Тогда показывай ее! И скорее! — вскричал я.

Она двинулась вперед, побуждая меня последовать ее примеру. Скоро мы уже были в лесу. Такая тьма окружала нас, что я едва различал фигуру женщины, она же ступала так быстро и уверенно, словно при свете дня. Вскоре где-то далеко внизу по склону мы увидели огни факелов. Стало ясно, что они идут длинным путем. Я слышал их дикие крики и содрогался при мысли о бедной девушке. Некоторое время мы шли молча. Наши недруги остались позади. И тут я услышал, как молодая женщина вдруг заговорила сама с собой. Поначалу я ничего не мог разобрать, но вскоре стал различать каждое ее слово.

— …Он не получит ее! К дьяволу его вместе с этим отродьем палача! Каждый презирает ее… а ему — как это на него похоже — наплевать, что думают и говорят люди. Он и любит, потому что все ненавидят…Да, конечно, мордашка у нее симпатичная… Я сделаю ее еще краше! Она еще умоется кровью!.. Даже если бы она была дочерью самого дьявола, он все равно не успокоится, пока не получит ее… Ну так нет! Не получишь!

Она воздела руки к небу и засмеялась, засмеялась так дико, что я содрогнулся, услышав ее хохот. Я подумал о тех мрачных, таинственных силах, что обитают в человеке… Как мало я знал об этом!.. И слава Богу!

Вскоре мы пришли. Несколько шагов отделяло нас теперь от двери в хижину.

— Здесь она живет, — сказала моя спутница, указывая на небольшое строение, сквозь окна которого пробивался желтый тусклый свет свечи. — Иди, предупреди ее. Палач — ее отец — болен и не сможет защитить дочь, даже если и осмелится сделать это. Лучше всего будет, если ты уведешь ее отсюда. Веди ее туда, — она показала направление, — в дом моего отца. Они не станут ее там искать.

С этими словами она покинула меня и растворилась в темноте.

XIII

Заглянув в окно хижины, я увидел палача. Он сидел на стуле. Рядом с ним стояла его дочь, положив руки на его плечи. Я слышал его кашель и тяжелое, надсадное дыхание и знал, что она жалеет его и, утешая, пытается уменьшить боль, измучившую его. Все ее лицо, казалось, — сама любовь и печаль — и не было в то мгновение ничего прекраснее на свете.

Я перевел взгляд на убранство комнаты и мне сразу бросилось в глаза, как все чисто и аккуратно. Жилище было убого, но казалось таким умиротворенным, что, верно, и его не минула Божья благодать. А эти ничтожные люди презирают и ненавидят их, как смертельных грешников! Возрадовалась моя душа и тогда, когда я увидел на противоположной от окна стене светлый образ Святой Девы. Лик Ее был украшен полевыми цветами и прекрасными эдельвейсами.

Я постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, произнес:

— Не бойтесь меня. Это я — брат Амброзий.

Мне показалось, что, неожиданно услышав мой голос, лицо Бенедикты на мгновение озарилось светом радости… Но, может быть, я ошибся, и то было просто удивление (да уберегут меня святые ангелы от греха гордыни). Она подошла к окну и распахнула его.

— Бенедикта, — произнес я, ответив на ее приветствие, — я пришел предупредить тебя, что сюда идут… мерзкие, пьяные… С ними Рохус, он сказал, что хочет танцевать с тобой. Внизу праздник, ты знаешь. Я успел раньше, чем они, я хочу помочь тебе… Беги, Бенедикта!..

При имени Рохуса, я увидел, как зарделись ее щеки и все лицо залило румянцем. Увы, вероятно, права была моя ревнивая спутница — ни одна женщина не может устоять перед ним, даже она, Бенедикта — чистое и набожное дитя. Когда ее отец уразумел смысл моих слов, он встал и развел свои руки в стороны, будто хотел защитить ее. Велика была сила его духа, но бессильно, как знал я, больное тело.

— Разреши мне увести ее, — сказал я ему. — Парни пьяны и не соображают, что делают. Твое заступничество может разозлить их, и тогда достанется и ей, и тебе. Ох!.. Смотрите! Видите огни? Это их факелы… Слышите? Это их голоса! Умоляю, Бенедикта, торопись, торопись!