Монах - [75]

Вскоре после этого отец Паблос ушел. Его сердце переворачивалось от того, что он увидел.

Горе Флоры выражалось бурно, ее рыдания всполошили улицу; стали открываться окна и появляться головы.

Понимая, что пришел момент вмешаться, Амбросио стал искать пульс своей жертвы. Он его нашел, сжав ее запястье, почувствовав его под своими пальцами; сердце его словно опьянело от радости, но, приняв расстроенный вид, приличествующий случаю, он обратился к Флоре и предложил ей не впадать в бесполезное горе. Но ее горе было слишком искренним, чтобы она могла прислушаться к его советам, и она продолжала не переставая лить слезы.

Настоятель удалился, пообещав, что сам распорядится насчет похорон, которые, имея в виду Гиацинту, не преминул он прибавить отеческим и лицемерным тоном, должны состояться как можно скорее. Погруженная в свое горе, Флора едва обратила внимание на его слова.

Амбросио поторопился дать все указания по поводу похорон. Он добился от аббатисы разрешения похоронить ее в подземельях Святой Клары, и утром в пятницу, когда все надлежащие церемонии были выполнены, тело Антонии опустили в могилу.

Тут прибыла Леонелла с каким-то чучелом, которое она намеревалась представить всем в качестве своего супруга. Множество разных обстоятельств задерживало ее со дня на день, и она не нашла нужным предупредить об этом сестру. Поскольку она была доброй и всегда очень хорошо относилась к своей сестре и племяннице, она, узнав об их внезапной и ужасной кончине, была столь же огорчена, как и удивлена.

Амбросио сообщил ей о предсмертных распоряжениях Антонин и, по ее просьбе, обещал ей, что как только небольшие долги Эльвиры станут известны, он передаст ей то, что останется от денег. Когда дело было улажено, Леонелла поспешила покинуть Мадрид и во весь опор помчалась в Кордову.

Глава X ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Да здравствует свобода!

Занятый тем, чтобы предать в руки правосудия убийц своей сестры, Лоренцо даже не подозревал, что замышлялось против него. Как уже было сказано в предыдущей главе, он смог вернуться в Мадрид вечером того дня, когда Антонию похоронили. Подписать у великого инквизитора приказ кардинала-герцога (необходимая формальность, если речь шла о публичном аресте церковного лица); ввести в курс дела своего дядю и дона Рамиреса; собрать достаточно сильный отряд, чтобы противостоять любой случайности, — дел было достаточно, чтобы занять то короткое время, которое еще оставалось ему до полуночи. Естественно, что у него совсем не оставалось времени, чтобы разузнать новости о своей возлюбленной, и он даже и заподозрить не мог, что Эльвира и ее дочь за такое короткое время ушли из жизни.

Что касается здоровья дона Раймонда, опасность еще далеко не миновала; если бред его и прекратился, то сильнейшая слабость все еще делала его состояние довольно тяжелым, и единственным его желанием было соединиться с Агнес в другом мире. Казалось, лишь радость мести привязывала его еще к миру. Вся его воля устремлялась за Лоренцо в попытках отомстить монастырю.

Когда Лоренцо пришел к воротам Святой Клары, большая толпа загораживала вход, и он вместе с солдатами, доном Рамиресом де Мелло и своим дядей подошли незамеченными, но, как только в толпе узнали герцога де Медина, люди посторонились, чтобы их пропустить. Лоренцо расположил свой отряд перед главными воротами, через которые должны были пройти толпы паломников, и, уверенный в успехе своих начинаний, стал ждать выхода аббатисы, который был назначен точно на полночь.

Звуки органа лились из освещенных окон, и время от времени хор монахинь сменялся сладкозвучным соло. Его исполняла одна из самых прекрасных девушек Мадрида, избранная играть в процессии саму Святую Клару. Слушатели, восхищенные силой и красотой ее голоса, были охвачены общим чувством благоговения, в котором преобладало художественное впечатление, но публика не вдавалась в такие тонкости. Лоренцо с нетерпением следил за проявлением этой лицемерной набожности, из-за того, что теперь он знал мерзости, скрывающиеся за благоговейным пением.

Когда монастырские часы пробили полночь, музыка умолкла, голоса замерли, свет перестал заливать витражи. Пришло время действовать. Не без некоторого беспокойства Лоренцо готовился осуществить свой план. Он расположил силы очень тщательно, подозревая, что арестовать монахиню среди фанатично настроенной толпы будет не слишком легко. Успех операции в значительной степени зависел от сестры Урсулы, обвинений которой будет достаточно, думалось ему, чтобы оправдать такой арест. Он полагал, что у него достаточно людей, чтобы в случае опасности противостоять первому натиску народа. Но если почему-либо сестра Урсула не придет или же настоятельница, заподозрив, что должно что-то произойти, опровергнет его свидетельские показания, он не сможет обвинить ее на основании одного только подозрения. И поэтому он с нетерпением стал ждать появления ее обвинительницы.

Вдруг по толпе прошло движение. Монахи из монастыря Капуцинов, которые должны были присутствовать при паломничестве, появились все вместе, парами, неся факелы и распевая гимны низкими голосами, резко контрастировавшими с небесным пением монахинь. Во главе их шел отец Паблос. Подойдя к церкви Святой Клары, они несколько мгновений потоптались, как солдаты, затем двери церкви широко открылись, и женский хор ответил им из глубины нефа. Со свечами в руках, продолжая петь свои гимны, монахини вышли и потеснили монахов, которые были перед ними; те тоже тронулись с места, и огромная процессия двинулась по улицам Мадрида. Сразу после монахов появилась юная монашка, которой было поручено исполнять роль Святой Люсии. На ней было что-то вроде облачения, усеянного каменьями, которые искрились в плотной серебристой ткани. Она была высокой, но изумительно пропорционально сложенной, в руках она держала золотую чашу, в которой лежали два огромных человеческих глаза, которые казались настолько живыми, благодаря точному выполнению всех деталей и жилок, что казалось, будто они только что вынуты. За ней шла Святая Катерина, неся серебряную шпагу, потом Святая Женевьева в сопровождении ангелочков, украшенных недвусмысленно шевелившимися непристойными знаками, которые они всячески выставляли напоказ. За каждой святой находилась группа певиц, которые рассказывали о ее жизни и пели ей хвалу, их мелодии перекликались, соревнуясь, кто поет громче и с большей проникновенностью.