Монах - [45]

Когда колдун закончил свой рассказ, первые лучи поднимающегося солнца уже вливались в комнату.

— Нет необходимости добавлять к этому что-нибудь еще, — сказал он, поднимаясь. — Теперь в ваших руках все нити этой необыкновенной истории, и вам не составит труда восстановить ее во всей полноте. А моя миссия на этом завершается, время, отпущенное мне, заканчивается, и уже никакая сила, ни божественная, ни человеческая, не смогут меня здесь удержать ни на один лишний день.

Замолчав, он большими шагами направился к двери. Я вскочил и бросился было за ним, но не без мучительного недоумения заметил, что, схватив край его одежды, я на самом деле не держу в руках ничего и тем не менее мне сопротивлялось нечто вполне ощутимое.

— Ради Бога! — обратился я к нему. — Любопытство, которое вы только что утолили, породило другое, если так можно сказать, более мощное, и это касается вас. Кому я обязан своим неожиданным спасением, возвращением жизни, покоя, сна, здоровья? Кто вы? Вы говорите о событиях, затерянных в глубине веков, о событиях тайных, о которых могли знать только их участники или сам Господь Бог, а вы говорите о них так, словно вы были там. Мой покой никогда не будет полным, если вы не дадите мне ключа от этой новой тайны.

— Потерпите еще несколько часов, — ответил он, — и завтра до полудня тучи, которые еще закрывают эту историю, рассеются навсегда.

И на этом он меня оставил. Назавтра я поднялся очень рано, в предвкушении новых радостей от встречи с необыкновенным незнакомцем, но почти в полдень с совершенно растерянным видом в мою комнату вошел Теодор и сказал, что он видел колдуна, галопом мчащегося по дороге прочь от Регенсбурга, когда солнце еще едва всходило.

С этого дня здоровье мое стало поправляться с удивительной быстротой. ОКРОВАВЛЕННАЯ МОНАШКА больше не возобновляла своих визитов, и вскоре я смог вернуться в замок Линденберг, где барон встретил меня как родного сына. Я с тоской отметил, что ни время, ни расстояние ничуть не уменьшили преступных чувств Родольфы. Из-за всех перенесенных страданий, главной причиной которых я считал ее, между нами разверзлась пропасть, которую ничто отныне не сможет уничтожить.

Не без содрогания я отыскал скелет Беатрис в том самом месте, которое она мне указала, и, забрав его с собой, поспешил вернуться в Испанию. Останки Беатрис заняли в фамильном склепе место, которое им предназначалось, тридцать месс были прочитаны, и больше ничто не мешало мне заняться поисками следов несчастной Агнес.

Между тем донья Инезилья умерла, а ваш отец отправился в отдаленную провинцию навестить герцога де Медина. Теодор не покидал меня и буквально разрывался на части, чтобы помочь мне в моих поисках, но наши общие усилия не дали никакого результата: местопребывание Агнес было покрыто непроницаемой тайной, и я вскоре отчаялся ее отыскать.

Однажды вечером, минувшей зимой, я издалека возвращался домой. Ночь была холодной, весьма мрачной, и я шагал очень быстро, погруженный в раздумья, в которых, уверяю вас, не было ничего утешительного. Внезапно, к своему удивлению, я увидел, что за мной идут. Три тени, казалось, были словно привязаны ко мне, и я догадался, что на самом деле они не покидали меня с тех пор, как я вышел из театра, где напрасно пытался отвлечься от постоянных тревожных дум. Я ускорил шаги, но они обогнали меня и уже открыто загородили дорогу. Тогда я решил остановиться, но раньше, чем я попытался достать свою шпагу, они набросились на меня с оружием в руках. Как я уже сказал, ночь была очень темной, и я успел, пока противники приближались ко мне, броситься на землю, так что их шпаги пронзили пустоту. Я проскользнул у них между ног, а поскольку их бросок был достаточно сильным, по инерции они пролетели на несколько шагов дальше, и у меня было время обмотать плащом левую руку, достать шпагу и развернуться к ним лицом. Я решил дорого продать свою жизнь. В этой полной темноте если мы и различали друг друга, то с большим трудом. Я тыкал шпагой как бешеный, наугад, так что они должны были поостеречься, чтобы не получать бесконечные раны, но вся моя сила и ярость не помешали бы им в конце концов одолеть меня, если бы какой-то вооруженный шевалье не показался вдруг из-за угла. Его сопровождали многочисленные слуги, несущие факелы, и каждый из них держал в руке обнаженную шпагу. Я услыхал за спинами моих убийц прерывистое дыхание моего спасителя. Чувствуя свое превосходство, мои противники какое-то время еще продолжали атаковать нас, но, как только слуги присоединились к своему хозяину, они разбежались и скрылись в темноте. К этому времени мне было уже не по себе: вся левая рука у меня была исколота, из многочисленных ран текла кровь, и как только шевалье, так вовремя пришедший мне на помощь, подошел ко мне, я стал валиться на колени. Он поддержал меня и с сочувствием осведомился о моем состоянии. Я поблагодарил его и попросил, чтобы меня как можно скорее перенесли в особняк де Лас Систернас. Не успел я произнести это имя, как, подозвав своих слуг, он стал уговаривать меня позволить ему сначала отвести меня к себе. Он добавил, что его дом совсем рядом, и попросил меня составить ему компанию. Он так настойчиво упрашивал меня, что я не смог отказаться от его предложения. Он подал мне руку, и через несколько шагов мы оказались перед великолепным особняком. Как только мы вошли, мой спаситель приказал срочно позвать семейного лекаря. Меня положили на софу в богато убранной комнате. Лекарь внимательно осмотрел меня и нашел только неглубокие раны. Тем не менее он заявил, что мне не следует выходить сразу на холод, и ушел, оставив меня наедине с моим хозяином, который велел постелить мне на большой кровати, а затем отослал слуг. Сам он сел у изголовья и сказал, что давно знает моего отца.