Монах - [32]

— Это моя племянница, — сказала мне однажды баронесса. — Но, может быть, вы еще не знаете, что я ваша соотечественница; герцог Медина Чели мой брат, а Агнес — дочь моего второго брата, дона Гастона. Она посвящена монастырю с момента своего рождения и примет обет, как только вернется в Мадрид.

Эта новость была так далека от того, что ожидал услышать дон Лоренцо, что он не удержался от взволнованного восклицания:

— С рождения посвящена монастырю? Что-что?! Я впервые слышу о подобных планах.

— Меня это не удивляет, дорогой Лоренцо, — ответил дон Раймонд, — послушайте дальше. Возможно, сюрпризы для вас еще не закончились, и я думаю, что смогу рассказать вам о некоторых моментах истории вашей семьи, о которых вы абсолютно ничего не знаете и которые я узнал от ващей собственной сестры.

И он продолжал свой рассказ:

— Это открытие произвело на меня такое же ошеломляющее впечатление, как на вас. Мне трудно представить себе, чтобы можно было таким образом принести в жертву свободу и, так сказать, саму жизнь человеческого существа без его ведома, и только для того, чтобы получить неизвестно какую сверхъестественную милость, которой сам человек смог бы воспользоваться в последнюю очередь.

Все дело в том, что когда ваша мать, донья Инезилья, еще носила Агнес под сердцем, она тяжело заболела и дала слово, что, если поправится, посвятит будущего ребенка святой Кларе, если будет девочка, или святому Бенедикту, если будет мальчик. Она поправилась. Агнес родилась живой, и ее участь была решена. Дон Гастон не стал спорить с опасными намерениями своей супруги, но, зная мнение герцога, своего брата, о монастырской жизни, он решил, что от того будут тщательно скрывать будущее, уготованное вашей сестре, — вот почему ее еще совсем маленькой отдали вашей тетке, которая тогда только что вышла замуж за барона де Линденберг. Тетушка увезла ребенка с собой в Германию, где должна была сделать все необходимое, чтобы подготовить девочку к той судьбе, которая ей была предназначена.

Агнес воспитывалась в монастыре неподалеку от замка, но ее непокорная и гордая природа быстро взяла верх. Когда я ее узнал, это была уже девушка, наделенная в высшей степени всеми прелестями своего пола, чистой душой и удивительно разумная. Но сама чистота заставляла ее смеяться над теми церемониями, которые почитали монашки, и самую большую радость ей доставляли минуты, когда живой ум подсказывал ей очередную проделку, заставляющую чертыхаться мать-аббатису или какую-нибудь старую сестру-привратницу, лохматую и угрюмую.

Но она была недостаточно скрытной, чтобы долго держать в себе отвращение, которое испытывала к уготованному ей печальному будущему. Дон Гастон знал это, но, боясь, как бы ваше вмешательство не стало препятствием для исполнения обета, который они считали священным, вас решили удалить, пока не свершится непоправимое.

Обряд пострижения назначили на то время, когда вы будете путешествовать, и в ожидании этого тщательно следили, чтобы как-нибудь не открылся роковой обет доньи Инезильи. Агнес никогда не знала вашего адреса, ваши письма подвергались строжайшему просмотру, прежде чем попасть к ней: оттуда тщательно изымались все строки, способные внушить ей слишком большое сожаление о мире, который ей не суждено было узнать, а все ее ответы были ей продиктованы либо ее теткой, либо мадам Кунегундой, ее гувернанткой.

Я решил использовать все возможности, чтобы противостоять выполнению этих варварских планов. Сила любви, которая толкнула меня к вашей сестре, отвращение к той несправедливости, жертвой которой ее сделали, — все это заставило меня искать ее расположения. Я тут же признался ей в своей любви и постарался доказать ей всеми возможными средствами, что она может видеть во мне не только влюбленного, но друга и союзника. Я ей признался, что знаю вас и горжусь дружбой с вами, — она с жадностью впитывала мои слова. Объединявшая нас мысль о сердечных узах, безусловно, сыграла решающую роль в чувстве, которое потихоньку сблизило нас.

Однако мне удалось добиться ее признания в любви не без труда. Но когда я предложил ей свой грандиозный план освобождения и уговаривал ее бежать со мной, она попросила меня ничего не предпринимать:

— Будьте великодушны, Альфонсо. Вы — властитель моего сердца, не злоупотребляйте этим. Я очень молода, а мой брат, единственная опора, на которую я могу рассчитывать, слишком далеко. Вместо того чтобы толкать меня на бесчестный поступок, тень от которого падет стыдом на всю мою жизнь, постарайтесь лучше завоевать расположение тех, в чьей власти я нахожусь. Мой дядя вас уважает, а моя тетя, суровая, безжалостная, жестокая ко всему свету, не может забыть, что вы вырвали ее из рук убийц, и вся ее суровость исчезает при вашем появлении. Используйте свое влияние на нее. Я ваша, если опекуны не будут против нашего союза, и, когда они увидят невозможность осуществления своих планов, надеюсь, они не рассердятся на меня за непослушание и найдут какое-нибудь средство обойти страшный обет моей матери.

Я отдал бы все в мире, чтобы спасти мою дорогую Агнес, и свидетельство ее нежности придало крылья моей решимости. Мои основные усилия были направлены против баронессы. Ей было тогда лет сорок, и я не забыл еще ее блистательного появления в коляске в Люневиле, во дворе «Серебряного Льва». Конечно, возраст уже набросил некую тень на ее красоту, но она еще гордо носила то, что от нее осталось. Я удвоил свои старания ей понравиться и, увы, слишком в этом преуспел!