Монах - [27]

— Но неужели вам никто не говорил о существовании этого Альфонсо д‘Альворадо, о котором я вас спросил?

— Ах да, простите… Действительно, я знаю, что авантюрист, которого так звали, сумел проникнуть в дом моей тетки в замок Линденберг. Он сумел завоевать расположение моей сестры настолько, что даже уговорил ее бежать с ним.

Но накануне решительного дня он узнал, что земли, которые он считал собственностью Агнес, на самом деле принадлежат мне, и исчез в тот самый день, когда должно было состояться похищение. Агнес ничего не оставалось, как похоронить свое разбитое сердце в монастыре. Тетушка, которая написала мне об этом, добавила, что этот авантюрист называл себя моим другом, и спрашивала, не знаю ли я его. Естественно, я ответил, что не знаю. Мне даже не пришло в голову тогда, что Альворадо и маркиз де Лас Систернас — одно и то же лицо. Но должен сказать, портрет Альворадо, как мне его нарисовали, не имеет ничего общего с тем человеком, которого я знаю.

— Я узнал в этом все коварство доньи Родольфы. Нет такого слова в ее рассказе, которое не изобличало бы ее лживость, злобу и умение очернить того, кого она поклялась погубить. Извините меня, Медина, что я так непочтительно отзываюсь о вашей родственнице, но когда вы услышите мой рассказ, вы ясно увидите всю ее двуличность и поймете, что определение, которое я дал ей, — всего лишь безжалостная правда.

И он начал свой рассказ.

ИСТОРИЯ РАЙМОНДА, МАРКИЗА ДЕ ЛАС СИСТЕРНАС

Мой дорогой Лоренцо, я по опыту знаю ваше великодушие и только вашему неведению приписываю ту несправедливую суровость, с которой вы обрушились на нас, на меня и вашу сестру. Если бы вы знали, что с нами случилось, каких только несчастий нам с Агнес не пришлось претерпеть! Вы путешествовали, когда я познакомился с ней, а поскольку наши недруги приложили все усилия, чтобы скрыть от нее места, где вы будете останавливаться, она не могла написать вам, чтобы попросить вашей защиты и совета.

Покинув Саламанку, где вы должны были оставаться еще на год, я, по настоянию отца, отправился для завершения образования в длительное путешествие, для чего мои родные не поскупились ни на деньги, ни на советы. Кроме прочего, отец порекомендовал мне, где бы я ни был, называться человеком более низкого звания, чем на самом деле. Благодаря этому я был принят везде только в качестве себя самого, а не как дополнение к высокому титулу., Я смог даже проникнуть туда, куда мое имя и истинный титул закрыли бы для меня двери. Из Испании я уехал под именем Альфонсо д‘Альворадо в сопровождении единственного, но верного и испытанного слуги.

Я проезжал через французские провинции, посещал хижины и замки, получал удовольствие, проникая в самые невероятные места и находя всюду богатейшее поле для наблюдений. Париж и его легкомыслие не задержали меня надолго. Там все искусственно, вяло, пусто, неискренне. Это театр безнравственности и дешевого блеска; любовь там называют продажностью, а дружбу — предательством или распутством. Французы тратят время на мелкие споры, альковные ссоры или жалкие дрязги.

Я покинул Париж с неприятным осадком в душе и направился в Германию, где рассчитывал посетить дворы тамошних герцогов.

В Люневиле я немного задержался, чтобы дать передохнуть лошадям. Во дворе гостиницы «Серебряный лев» я заметил роскошный экипаж, вокруг которого толпилось множество лакеев, одетых в ярко-красные ливреи. Какая-то женщина средних лет, но с достаточно импозантной внешностью расположилась в коляске на подушках, и две горничные обмахивали ее веерами, раздражая своей перепалкой. Зрелая красота этой женщины меня поразила. Я справился о ней у хозяина гостиницы, и он мне сообщил, что она, так же как и я, направляется в Страсбург, где ее ждет муж, а оттуда они вместе должны отправиться в свой замок в Германии.

Я отправился в путь. Вечерело. Мои лошади мчались во весь опор. Не сбавляя хода, мы въехали в глубину леса по едва различимой дороге. Ветви деревьев били по стеклам, которые все больше дребезжали. Вскоре я почувствовал тревогу, какая бывает перед близкой опасностью, и пока решал, что лучше предпринять, раздался страшный треск. Одним сильным толчком меня выбросило на дорогу. Сумерки наполнились ржанием лошадей и проклятиями. Становилось прохладно, а до Страсбурга было еще очень далеко. Я уже подумывал о том, чтобы добраться до Страсбурга верхом на лошади моего слуги, хотя перспектива подобной прогулки в это время года радости не вызывала. Но тут ко мне подошел форейтор и сказал, что в нескольких минутах ходьбы в лесу стоит хижина дровосека, где будут рады дать нам приют, а, по его словам, для одной ночи это вполне приемлемое убежище.

Я взглянул на форейтора, потом вокруг. Становилось еще холоднее, и хотя наш проводник большого доверия мне не внушал, я решился последовать его совету. До хижины дровосека мы добрались уже замерзшими, и почти потерявшими дар речи от холода. Сквозь низкие окна хижины нас манили теплом отблески огня. Мы стали стучаться, как заблудившиеся путники, но прошло достаточно много времени, прежде чем изнутри отозвались.