Молотов. Тень вождя - [32]

Дополнение: прошу не передавать эти инструкции г-ну Молотову в письменном виде, а лишь зачитать ему дословно. Я придаю значение тому, чтобы вышеуказанное было как можно точнее доложено г-ну Сталину, и уполномочиваю Вас в данном случае по моему поручению просить г-на Молотова о предоставлении Вам аудиенции у г-на Сталина, чтобы Вы смогли сделать ему это важное сообщение также и лично. Наряду с обменом мнениями с Молотовым предпосылкой моего визита явилась бы подробная беседа со Сталиным».

На следующий день Шуленбург сообщил Риббентропу, что Молотов предложил заключить пакт о ненападении. При этом Вячеслав Михайлович заметил, что «советское правительство тепло приветствует германские намерения улучшить отношения с Советским Союзом и теперь... верит в искренность этих намерений».

21 августа 1939 года после ознакомления с проектом советско-германского пакта о ненападении Гитлер направил Сталину телеграмму, в которой сообщал, что его правительство согласно на пакт в целях «установления мира и сотрудничества между нашими народами».

В мемуарах Риббентроп утверждал, что предлагал послать в Москву вместо себя Геринга, поскольку за время пребывания на посту посла в Англии сам он приобрел слишком стойкую антисоветскую репутацию. Но Гитлер

будто бы настоял на кандидатуре Риббентропа, который «понимает это дело лучше других».

Однако определенная логика в том, чтобы послать в Москву на переговоры с Молотовым Геринга, все же была. И тот и другой занимали вторые по значению должности в СССР и Германии. Правда, Молотов выполнял функции, которые в гитлеровском рейхе были возложены на нескольких человек. Как и Геринг, он курировал экономику, особенно военную (Геринг возглавлял ведомство по Четырехлетнему плану и крупнейший государственный концерн своего имени), как Риббентроп, занимался иностранными делами, одно время был заместителем Сталина по партии — по отношению к Гитлеру ту же роль играли сначала Гесс, а потом Борман. Когда-то, как Геббельс в Германии, он был не последним лицом в редакции оппозиционной газеты. И наконец, даже в роли Гиммлера Вячеславу Михайловичу довелось побыть — когда он подписывал расстрельные приговоры и определял вместе со Сталиным, кого отправить в расход, а кому дать «всего лишь» 15 лет лагерей.

Но надо признать, Молотов был куда менее колоритной, да и самостоятельной фигурой, чем любой из приближенных Гитлера. Геринг, герой-ас Первой мировой войны, все-таки внес большой личный вклад в создание люфтваффе, был популярен у масс, неплохо выступал, мог даже порой спорить с Гитлером по вопросам ведения войны. Риббентроп как-никак вел во многом самостоятельную линию на сближение с Россией, полагая ее, в отличие от Гитлера, стратегической, а не тактической союзницей. Молотов же был лишь бледной тенью Сталина, никудышным оратором, человеком, самостоятельных идей не имевшим. Как журналист он в подметки не годился Геббельсу и никакой харизмой, в отличие от Геринга, не обладал. Скорее уж его можно уподобить гитлеровским канцеляристам — Борману и Ламмерсу.

Вячеслав Михайлович был выдающимся, трудолюбивым бюрократом, и не более того. Он даже не вел никаких интриг — боялся. Ведь если его интрига не придется по вкусу Кобе — тогда верная смерть. Замечу, что ни Геринг, ни Геббельс, ни Борман, ни Гиммлер никогда не испытывали страха, что Гитлер их ни с того ни с сего вдруг расстреляет или повесит. А вот Молотов и другие сталинские

соратники ох как брялись этого! Гитлеру приходилось завоевывать власть в относительно честной борьбе в условиях демократического общества, и в качестве соратников он нуждался не в бездумных исполнителях, а в людях инициативных и идейных, способных работать с массами, привлекая их на свою сторону. Причем в условиях, когда контроль над средствами массовой информации был в руках враждебного НСДАП государства, и никакого «культа» в общенациональном масштабе до 1933 года создать при всем желании было невозможно. Сталин же победил в подковерной борьбе, и ему нужны были только тонкошеие вожди, а не самостоятельные личности.

В Кремле Риббентропа приняли Сталин и Молотов. Риббентроп вспоминал:

«После краткого официального приветствия мы вчетвером — Сталин, Молотов, граф Шуленбург и я — уселись за стол. Кроме нас присутствовал наш переводчик — советник посольства Хильгер, прекрасный знаток русской жизни, и молодой светловолосый русский переводчик Павлов, который явно пользовался особым доверием Сталина.

В начале беседы я сказал о желании Германии поставить германо-советские отношения на новую основу и прийти к компромиссу наших интересов во всех областях. Мы хотим договориться с Россией на самый долгий срок. При этом я сослался на весеннюю речь Сталина, в которой он, по нашему мнению, высказал подобные мысли. Сталин обратился к Молотову и спросил, не хочет ли тот ответить мне. Но Молотов попросил Сталина сделать это самому, так как только он может сделать это».

Показательно, что именно Сталин играл главную роль в переговорах с Риббёнтропом, а Молотов присутствовал на них скорее по протоколу.

Удалось быстро согласовать линию разграничения сфер советских и германских интересов и получить по телефону одобрение фюрера. В полночь 23 августа был подписан печально знаменитый договор о ненападении, вошедший в историю как пакт Риббентропа—Молотова. После подписания документов, по свидетельству Риббентропа, «в том же самом помещении (это был служебный кабинет Молотова) был сервирован небольшой ужин на четыре