Молотов. Тень вождя - [30]

Бывший переводчик Сталина и Молотова Валентин Бережков так оценивал в мемуарах смещение Литвинова и назначение Молотова:

«Именно тогда Сталин, видимо, задумался над тем, нельзя ли полюбовно договориться с фюрером. Литвинов, который из-за своего еврейского происхождения и страстных антифашистских выступлений в Лиге Наций никак не подходил для оформления сделки с нацистской Германией, был устранен. Наркомом иностранных дел стал Молотов, самый близкий к Сталину человек».

На самом деле Сталин принял решение о крутом повороте в советской внешней политике еще раньше — по всей вероятности, не позднее марта 1938 года.

Для западных держав замена Литвинова Молотовым оказалась полной неожиданностью. Как вспоминал позднее посол США в Москве Болен, «мы в посольстве плохо понимали, что происходит, британский посол Вильям Сиде рассказывал нам, что разговаривал с Литвиновым за несколько часов до сообщения о его смещении и не заметил никаких намеков на предстоящую перестановку. Такого же мнения были и другие работники дипкорпуса».

Вскоре после назначения главой НКИД Молотов был освобожден от обязанностей председателя Экономического совета, созданного в октябре 1937 года. В связи с этим Анастас Микоян вспоминал:

«В сентябре 1939 года по предложению Сталина было принято решение освободить Молотова от обязанностей председателя Экономсовета. Сталин считал, что Молотов с этой работой не справляется. Я не хочу плохо говорить о Молотове. Но вообще-то он был негибким, неоперативным, любил длительные совещания, где сам мало говорил, думаю, потому, что он заикался, а это его угнетало, но он любил всех выслушать. Кроме того, Сталин занимал Молотова на всяких совещаниях, часто вызывал к себе, одним словом — держал около себя. Поэтому Молотов и не мог более оперативно работать в Экономсовете».

Хотя Анастас Иванович больших симпатий к Вячеславу Михайловичу не питал, вполне возможно, что его характеристика Молотова как бюрократа близка к истине. Но причины отставки Молотова с поста председателя эфемерного Экономического совета, фактически дублировавшего Госплан, очевидно, заключались в том, что с началом Второй мировой войны у него значительно прибавилось работы по ведомству иностранных дел. Правда, в марте 1940 года, после окончания войны с Финляндией, Молотов был вновь возвращен на пост главы Экономсовета, к тому времени ставшего чисто декоративной организацией. Выяснилось, что если Экономсовет не подчинен напрямую главе правительства, то этот орган вообще обречен на паралич и бездействие. Год спустя, в марте 1941 года, Экономсовет был окончательно упразднен, зато создано Бюро Совнаркома — для оперативного руководства экономикой. В него вошли Молотов, Вознесенский, Микоян, Булганин, Берия, Каганович и Андреев. А когда Сталин сделался председателем Совнаркома, замещать его по экономическим вопросам стал Вознесенский, Молотов же сконцентрировался'на внешнеполитических вопросах. С образованием же с началом Великой Отечественной войны Государственного Комитета Обороны Молотов, как единственный заместитель Сталина в ГКО, стал опять курировать также и экономические вопросы.

20 мая 1939 года, на своей первой встрече с германским послом в Москве Ф. Шуленбургом, Молотов заявил:

«Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая

база. Без такой политической базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономические вопросы».

4 августа 1939 года германский посол Шуленбург телеграфировал из Москвы:

«Из всего отношения Молотова было видно, что советское правительство фактически более склонно к улучшению германо-советских отношений, но что прежнее недоверие к Германии еще не изжито. Мое общее впечатление таково, что советское правительство в настоящее время полно решимости подписать соглашение с Англией и Францией, если они выполнят все советские пожелания. Переговоры, конечно, могли бы продолжаться еще долго, в особенности потому, что недоверие к Англии также сильно... С нашей стороны потребуются значительные усилия, чтобы заставить советское правительство совершить поворот».

И в Германии решились на соглашение с СССР. Риббентроп, сидя в нюрнбергской камере в ожидании неизбежного смертного приговора, вспоминал:

«Я ознакомил фюрера с этой речью Сталина (на XVIII съезде ВКП(б). — Б. С.) и настоятельно просил его дать мне полномочия для необходимых шагов, чтобы выяснить, действительно ли за нею скрывается серьезное желание Сталина. Сначала Адольф Гитлер занял выжидательную позицию и колебался. Но когда находившиеся на точке замерзания переговоры о заключении советско-германского торгового договора возобновились, я все-таки предпринял в Москве зондаж насчет того, нет ли возможности преодоления политических разногласий и урегулирования вопросов, существующих между Берлином и Москвой. Переговоры о торговом договоре, которые очень умело вел посланник Шнурре, за сравнительно короткий период продвинулись вперед.

Взаимные дипломатические беседы становились все более содержательными. В конечном счете я дипломатическим путем подготовил заключение пакта о ненападении между Германией и Россией. В ответ на телеграмму Адольфа Гитлера Сталин пригласил полномочного представителя Германии в Москву».