Молотов. Полудержавный властелин - [248]

— Конечно, некрасиво. Кто-то нарочно делает.

01.08.1984

Восстановление в партии

Утром, около восьми часов, мне позвонила Сарра Михайловна:

— У нас большая радость: Вячеслав Михайлович восстановлен в партии!

Я поехал в Жуковку. Молотов в белой рубашке сидел на диване и смотрел телевизор. Я поздравил его и попросил подробно рассказать.

— Вчера меня принимал этот… как его… — Молотов задумался и вспомнил: — Черненко… Дал мне прочесть постановление, там одна строчка: восстановить Молотова в правах члена Коммунистической партии Советского Союза…

— Постановление Секретариата?

— Я вот точно не могу сказать, — видимо, Политбюро. Меня исключал ЦК — он и должен восстанавливать. Нынешний министр культуры Демичев… Что касается билета — будет оформлен на днях.

— Это было в Кремле?

— Нет, в ЦК. На Старой площади. Все очень просто. Довольно ясно. Но у меня возникают вопросы. Обо мне пишут в последнем издании «Истории КПСС», благодаря, так сказать, активности Пономарева, «примиренец» записали. Если я «примиренец», назовите кого-нибудь, который менее «примиренец»?

— Вы обратили внимание, вас уже нигде не упоминают в «антипартийной группе»?

— Давно уже. Хрущев свою злость, так сказать, направил. Предлагал дружить.

— Вчера вас вызывали?

— Вчера. Вечером.

— Значит, после Политбюро. Вчера, в четверг, у них было заседание.

— В четверг обыкновенно Политбюро — как и при Ленине, — говорит Молотов.

— Сегодня в «Правде» сообщение о заседании Политбюро. В самом конце сказано: «На заседании Политбюро рассмотрены и приняты решения по ряду других вопросов экономической и социальной политики нашей партии…» Это, значит, о вас. Видимо, после Политбюро он вас принял. Машину за вами прислали?

— Две «Волги».

— Позвонили, — говорит Сарра Михайловна. — Попросили Вячеслава Михайловича. «А кто его спрашивает?» — «Это из ЦК». — «Сейчас позову». Он спустился, подошел, они сказали, что приедут за ним.

— Сказали, что вас восстановили?

— Нет, — отвечает Молотов. — Я догадался. Я же послал письмо в Политбюро — четырнадцатого мая.

— Но могли и отказать. Раньше же отказывали.

— Конечно.

— Вот вошли вы в кабинет…

— Ну что тут особенного? Он один был. Большой кабинет.

— Кабинет Сталина, нет?

— Нет. Такой большой зал, где Политбюро заседает… Он меня принял в своем кабинете, — уточняет Молотов. — Сидел за столом. Когда я вошел, он вышел из-за стола навстречу, поздоровался за руку, и мы сидели за длинным столом напротив друг друга. Он что-то сказал, но я плохо слышу, а он, бедолага, неважно говорит. И тогда он показал постановление. Я ему говорю: «Я же с 1906 года…» — А он говорит: «Вот в постановлении так и записано».

— Чтоб стаж сохранить?

— Да, да.

— У вас теперь самый большой стаж в стране — восемьдесят лет в партии!

— Да уж…

— Такого ни у кого нет.

— Есть, пожалуй, — у Деда Мороза, — шутит Молотов.

— А что он вам говорил?

— Ничего особенного. Разговора не было почти никакого. Он заявил, что вы вот восстановлены в партии, и вручил мне копию… Поздравил. Больше ничего.

— Не дал вам постановление с собой?

— Нет, не дал. Две минуты, не больше, я был. Я не расслышал, что он мне сказал, ответил ему, что мне неизвестно, за что я был исключен и за что восстановлен.

…Входит Татьяна Афанасьевна:

— Вячеслав Михайлович в очень хорошем настроении. Он сегодня утром встал: «Может, мне сон приснился, что вызывали в ЦК».

— А многие и не знают, что вас исключали. Только в Энциклопедическом словаре сказано, что в партии вы с 1906-го по 1962-й. Черненко вас поздравил?

— Я вот не расслышал. Наверное, поздравил, я так думаю. Так полагается.

— Сам Генеральный это сделал, мог поручить райкому партии…

— Наверное, предварительно говорили. Вчера, вероятно, постановили формально. Позвонили в половине второго. Назначили в половине пятого. Мы приехали раньше. Он принял сразу. Он что-то задыхается немножко. Да, он тяжело дышит. У него нелегкое положение, каждый день выступает, небольшое выступление, приветствие… Нелегкая работа. Знаю хорошо…

Ужинаем, как обычно, в семь часов. Сели за стол.

— Наверно, выпьете, Вячеслав Михайлович? — спросила Татьяна Афанасьевна.

— Обязательно выпьем! — воскликнул Молотов. Таня принесла две бутылки шампанского — советское и венгерское.

— Какую открыть?

Молотов внимательно оглядел бутылки и указал на советское.

Я спросил, восстановили ли в партии Кагановича и Маленкова?

— Они бы позвонили… Каганович был у меня в прошлую среду, говорит: «Я твой самый близкий друг!» А Маленков давно не объявлялся.

Я снова стал расспрашивать подробности вчерашней поездки в ЦК.

— За Вячеславом Михайловичем приехали где-то в четвертом часу на двух машинах, — говорит Сарра Михайловна, — в одной было трое, среди них — врач, в другой — двое. Поставили машины на дороге у дачи, а я как раз там была. Вижу: черные машины с антеннами. «Вы не к нам?» — спрашиваю. Ничего не говорят. Я тогда пошла домой. Смотрю, двое идут к нашей даче. Поняли, что я отсюда, улыбаются, заходят: «Мы к Вячеславу Михайловичу». — «Сейчас, он одевается наверху». Таня ему там помогала.

— Мы ему серый костюм нагладили, серый галстук, шляпу надел, — говорит Таня. — Он даже не спал днем.