Молот Валькаров - [209]

— Ворота! Как мы пройдём за них? — закричал старый Фур.

— Всем отойти! — воскликнул Гра. Он схватил золотую огненную трубку первого стража.

Наведя её на закрытые ворота, он нажал на спусковой крючок. Трубка сработала — раздался гром, и полоска пламени расплавила замок.

Когда они вбежали на причал, на башнях 11ового Города стали загораться огни. Повсюду звучал монотонный сигнал

— Фур, отцепи для нас одну лодку! — закричал Гра. — Все на неё, скорее!

Сам он побежал по причалу, и трубка в его руке обожгла корму каждой металлической лодки. Полоски пламени плавили одну силовую установку за другой.

Он мчался назад, когда Фур запустил силовую установку на оставшейся лодке. Гра запрыгнул на борт, и силовые трубы изрыгнули под водой огненную струю.

— Они уже здесь! — закричала Эа.

Чешуйчатые выбегали из наклонного перехода на причал, но плоская металлическая лодка уже неслась по залитой лунным светом глади.

Ударило громовое стаккато, и из огненных трубок вылетели вдогонку беглецам полоски пламени. Вода за кормой кипела и пузырилась.

— Им нас не достать! — ликовал Гра. — Фур, правь в открытое море!

Нахохленный и мерцающий Новый Город стремительно отступал: вскоре лодка миновала узкое горлышко залива и вступила в противоборство с океанскими волнами.

— Держим курс на север! — приказал Гра. — К холодным землям!

Заря застигла их в открытом море. Признаков погони не было. Однако и силовая установка выдохлась.

— Вскоре мы будем в безопасности, — провозгласил Гра. — Они ненавидят северный мороз так сильно, что не последуют за нами.

Он указал на свёрток.

— Внутри есть парус и синтепнща, её хватит на много дней. Мы сможем доплыть до северных земель.

Остальные безмолвно и боязливо смотрели на безбрежный серый океан.

— Мы тоже рано или поздно умрём в северных землях, — пробормотал кто-то.

Другой добавил:

— В Новом Городе мы хоть не страдали так, как страдаем сейчас.

Голос Гра ожесточился:

— Мы будем страдать, но теперь у нас по крайней мере есть шанс обрести свободу — и построить новый мир для нашего народа. И нам — или другим, таким же, как мы, — однажды удастся это сделать… Мир, в котором рептилии вымерли и человек унаследовал Землю, не сбылся. Но мы стать свободными!

Старый мудрый Фур кивнул:

— Да, наш мир будет миром страданий и боли. Но. сдаётся мне, таков мир. Жизнь без боли и без радости невозможна: боль и радость сами по себе — часть жизни.

Храбрость вернулась в их сомневающиеся сердца. Они поставили сборную мачту, и маленький шелковый парус раздулся на ветру.

Гра сидел, держа Эа за руку и глядя вперёд, в серую муть.

— Эа. однажды люди вернутся с севера! Однажды они…

Щёлк!

V

Грэхем в четвёртый раз ощутил, как его сознание несётся сквозь ревущую пустоту к внезапному шоку и тишине.

Он открыл глаза. Он смотрел в круглую бледную кварцевую линзу излучателя.

Грэхем недоверчиво оглядел привычный интерьер своей залитой электрическим светом нью-йоркской лаборатории.

— Я вернулся! — прошептал он.

Автоматический регулятор вновь сработал, заставив луч погаснуть, и сознание Грэхема перенеслось с иных Земель на родную временную ветку — на родную Землю.

Грэхем замер: его мысли бурлили, когда он вспоминал три не- сбывшихся мира, в каждом из которых прожил несколько часов.

— А ведь другие Грэхемы в других мирах тоже мечтали о не- сбывшихся Землях!

О, трагическая ирония! Тот, другой Грэхем из феодальной реальности грезил о том, чтобы Земля стала миром науки, потому что в таком мире все люди были бы счастливы!

И Граам из 11ового Майяпана грезил о блаженном мире, в котором Старый Свет создал цивилизацию, — звездочёт и не подозревал, что при таком раскладе его цивилизация была обречена на гибель столетия назад.

И Гра, раб, мечтал о том, чтобы люди стали хозяевами — и повсюду царили мир, счастье и мудрость.

Трое других Грэхемов жаждали несбывшегося, не понимая, что, если бы оно сбылось, их ждало бы трагическое разочарование.

«Как ждало оно в моих несбывшихся мирах, когда я в них проник», — подумал Грэхем уныло.

Может, такова космическая насмешка вселенной над человеком, если тот во всех неисчислимых параллельных мирах мечтает о несбывшемся, которое на деле столь же отвратительно, как и его собственный мир?

Грэхем подошёл к окну, поднял штору и посмотрел на башни Нью-Йорка — серые и мрачные громады в лучах рассвета.

Он знал теперь, что сбежать в несбывшиеся миры не удастся. Он был пойман в ловушку; он оставался узником несчастливого мира, в котором родился.

«Номы должны жить там. где живём».

Слабый, призрачный голос воскрес в его памяти.

Грэхем — другой Грэхем — сказал это прежде, чем взойти на эшафот и умереть с улыбкой на устах, чтобы его дети запомнили отца именно таким.

Тот Грэхем, и Граам. и Гра — да, все они мечтали о несбывшемся. Тем не менее они храбро смотрели в лицо своим, куда более мрачным мирам.

«Жизнь без боли и радости невозможна: боль и радость сами по себежизнь!»

Глядя из окна на нью-йоркские башни в лучах рассветного солнца, Грэхем понимал теперь, что эти слова — правдивейшая из правд.

Камень не знает ни несчастья, ни счастья. Но каждое живое существо их знает — оно выменивает длительность агонии на золотые моменты радости. И чем выше оно забирается на гору жизни, тем больше страдание и экстаз. Для живого существа жаловаться на страдания — всё равно что жаловаться на то, что оно живёт.