Молот Радогоры - [19]

Завершая логическое подведение к выводу, подытожу: сверхсознание — это емкость для сверхидеи. И если сверхидея — это всегда психологическое проектирование невозможного, или уж труднодоступного, то сверхсознание становится ее инкубатором. Один мой приятель говорил: «Покажи мне обычный гвоздь, и я под него найду идей минимум на три диссертации». Лучше не скажешь.

Сверхсознание цепляется за что угодно, в надежде вытянуть на свет божий хоть что-то полезное и перспективное. Чаще всего оно соприкасается с системой ваших знаний, практического опыта и направленностью вашего мышления, то есть всем тем, что зовется профессиональным интеллектом. Впрочем, это не тот созерцательный интеллект, которым нашпиговано чахлое нутро интеллигенции.

Всегда угнетаемый нормами благовоспитанности, плодовитый лишь на сопливые сентенции и бесполезное правдоискательство, выказывает он взвешенную осторожность мышления. Ни на вершок больше того, что положено ему по законам его сословия. Культура и воспитание пользуют его как домашнюю пижаму, как непременный собственный символ. Такой интеллект не соперничает с пошлой и глупой действительностью, а тихо поддакивает ей в открытую, и чванливо хулит за глаза. Нет, интеллект бунтаря горласт не беспощадным глаголом, а пылающим жупелом сверхидеи. Это делает его конструктивным, плодоспособным.

Можно смело утверждать, что каждая реализованная сверхзадача дает диалектический толчок к сознанию. Расшатывает его консерватизм и инертность. Однако нельзя не заметить, что общество предлагает каждому свою сверхзадачу. Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку, как говорили римляне. Есть сферы общественного управления, где должностным требованиям как раз и является конструирование сверхзадач. Это не только научный плацдарм, но и производственно-конструкторское звено. Потому нельзя считать способности к сверхидеологии прерогативой только какой-то одной касты.

И все-таки у воинов как нигде четко организована и популяризирована общность носителей сверхзадачи. Сейчас это — многочисленные подразделения специального назначения. Каждое из таких подразделений имеет собственную сверхзадачу, например, блокирование и уничтожение террористических групп, где сверхидеей является борьба с преступностью. Однако часто именно сверхзадача магнетизирует сознание носителей погон, тогда как к суперидейности сознание это остается глухим. Оттого огромная часть служителей закона — мздоимцы и вымогатели. Преступник для них существует только в образе постороннего лица. Нарушение же закона самими является допустимой нормой поведения.

Каким бы печальным ни был опыт общественного строительства, проведший человечество через немыслимые жертвы Государству, сверхсознание остается извечным вдохновителем новаций. Идеетворение как проклятие приговорило человека к вечному скитанию за истиной, которая на поверку оказывается не более, чем иллюзией. Но запущенный молот сверхсознания остановить уже невозможно. Как невозможно стоять на его пути.

Сегодня мы сплетены со сверхзадачей построения воинского сословия. Кого она пугает несбыточностью — пусть посторонится. Нам нужны способные к сверхсознанию. У суперидеи нет оговорок. Она неотвратима ни какими обстоятельствами, ни колебаниями сомневающегося ума. Сомневаться — значит, не поспевать за ней. Впрочем, это не приговор. Все когда-нибудь начинается с нуля. Со сверхсознанием не рождаются, и это дар божий, а жизненное обретение. И еще это — единственная и самая точная характеристика личности.

Мне часто приходится ставить в пример осуществимости сверхзадачи подобной нашей историю с пролетариатом. Это сословие в России стало складываться в эпоху Петра I. Однако, только к концу девятнадцатого века оно обрело полновесный сословный признак. Хотел бы напомнить, что, благодаря соответствующей сверхидеологии, многочисленные книжные тома которой некогда заполняли пыльные полки наших библиотек, а также благодаря умело осуществленной сверхзадаче, в октябре 1917 года стал возможным на первый взгляд совершенно неосуществимый социальный эксперимент.

Воинство — в отличие от пролетариев — сословие власти. Ему, как говорится, сам бог велел. А в Природе нет ничего невозможного.

Глава IV. Тотальный социализм

Социализм — это единонаправленное движение, организованной глобальной идеей. Обывательская среда боится социализма как чумы, имея перед глазами его недавний советский пример. Считается, что другого и быть не может. Впрочем, задача состоит не в том, чтобы убеждать обывателя в необратимости советской традиции, а в желании вообще просмотреть за социализмом его реальную суть.

«Да здравствует Франция, да здравствует император!» — неслось от городских окраин до самых окон конвента. И всюду, всюду угадывалось это возбужденное движение. Никем не принуждаемое, текло оно по улицам и площадям, впервые после времен якобинской диктатуры. И, может быть, некий скептик, сухой, как ботанический экземпляр прошлогоднего урожая, назидательно изрекал: «Но ведь это — война, кровь, осиротение…»

Народ не внимал подобным голосам, потому что он получил то, чего был достоин — славу, единство, веру в себя и в свое предназначение и еще возможность перетряхнуть сытый и давно успокоенный мир, что простирался во все стороны от медленно выздоравливающей Франции.