Молоко волчицы - [241]
Повидался. Обошел несколько казачьих дворов, навестил Марию Синенкину, у нее как раз гость сидел, брат Михея Есаулова, Спиридон Васильевич. Разговорились. Много воды утекло в казачьей речке. Прошла вторая мировая война. И уже не пика или пулемет хозяева на поле боя атомная бомба давно опробована на двух японских городах. А за кордоном упорно приживляют в человеческую речь слова «третья мировая война», которой быть не должно, но которая получила имя сразу после второй мировой войны.
Отгостевал Яков, попил в парке богатырь-воды, съездил в соседнюю станицу к особо близкой родне, тетке, сестре покойной матери. Много горьких слез пролилось — только и спасение казачья чарочка. И теперь, уже навсегда, уезжал Яков домой, к семье, в Сибирь.
Перед вокзалом площадь. Но памятник другой. Тех троих, в гранитных шинелях, с багряным камнем знамени, нету. Новый стоит мемориал. Дениса Коршака Яков хоронил. Теперь сказали, что и Михей Есаулов лежит тут. И приезжий медлил, все оглядывался по сторонам, вбирал в душу дальние горы, заснеженные балки, видел живого Михея, непреклонного коммуниста…
Как боялись они на перроне, что вот-вот подойдет электричка. А она подошла, мягко, неслышно, под высоким родимым небом с розовеющими перьями облаков и гигантской, в полнеба, массой Эльбруса.
И поезд отошел. И долго им мерещилась сумрачная утренняя свеча, в угрюмо тихом свете которой будто мужа и отца в степь собирали — за сеном или дровами — и вернется он опять к вечеру, а они его будут ждать…
Мягко уплыли, скатились под гору три красные лампадки — хвостовые огни поезда.
Когда те или иные звери, животные выбиты, им отводят лучшие залы в музеях, ставят памятники, не скупясь на дорогую медь и мрамор. Так возник и ресторан «Казачий» над речкой, где пастухи в былое время перегоняли коров. Ресторан стилизован под старину — тут и шкура козла, и боевые медали, чеканка, оружие, электросветильники под керосиновые лампы, конница. Есть тут и юшка с галушками, и казачий квас, и пшеничный кулеш. А вокруг ресторана шалаши, башня сторожевого пикета, старинная хата под камышом. Оркестранты, понятно, все в черкесках, при кинжалах.
Искали казака поярче на должность швейцара. С трудом нашли одного Спиридона Есаулова. Постоял он в вестибюле недельку-другую и опять подался в сады сторожевать. Сбрую казачью передал новому швейцару, греку Мефодию Триандафилиди.
Казаков больше нет. Ресторан мог называться вполне «Парусом», «Лирой», «Улыбкой», ибо что означает обложка, титул, заглавие? Суть произведения. Здесь сути нет. Пришла однажды молодежь отпраздновать совершеннолетие, послушала заунывные, как скрип колеса, песни, случившиеся в этот вечер, и дружно запели свою. Стало быть, Спиридону с его песнями пора убираться. Колесо истории повернулось. Иные тщатся возродить былые казачьи традиции. А между тем, снявши голову, по волосам не плачут. Казаки — это сословие русских людей. Революция отменила все сословия. Русские остались, но это уже не к а з а к и. Мало кто знает теперь, с какой стороны надо подходить к коню. Дух кавалерский, казачий в народе сохранился, но у него нет к а з а ч ь е г о продолжения. Казаком называли и Наташу Ростову. В этом смысле слово «казак» остается, конечно, ибо память былого горюча и нетленна.
Мария позвала сына с семьей, Спиридона с женой, Ульяну, близких в гости.
Она, уже не очень высокая, добрая и беззащитная, изломанная, как колесом палача, жестоким послевоенным трудом, прибаливала. Но, увидев гостей, встала, выпила стаканчик и, придерживая боль в спине, накрыла на стол. Из-под пухового платка, которым она обмотала поясницу, выпала грелка с горячей водой. Сноха Нюся обругала свекровь, что не бережется, усадила ее на мягкий стул и взялась прислуживать гостям. Все смеялись над выпавшей грелкой. Глаза Спиридона и Марии встретились.
— Где ты тогда столько грелок набрал? — спросила его Мария.
— Когда?
— Когда в доски меня заложили.
— Купил! — смеется Спиридон, вспомнив помертвевшего аптекаря при виде медной трубки, которую грабитель выдал за дуло пистолета.
— Ты бы, мама, подлечилась, попила бы водички в парке, или хочешь, я тебя отправлю на Южный берег Крыма, — укоризненно говорил Дмитрий. — Или мало вам полвека стажа?
— Передергает! — отвечала разрумянившаяся мать.
После войны она прожила суровую, трудную жизнь, когда колхозники не только не получали на трудодни, но оставались из года в год должниками государства. Нынешние физики и лирики ели в детстве хлеб, выращенный ее жилистыми, как у грузчика, руками.
Изо дня в день она продолжала хлопотать и теперь — обстирывать внуков, солить, варить. Ходила и на загоны — выработала пенсию. От молодых в работе не отставала. Бывало, зной, на посевах бурьян в человеческий рост — «волки воют!» — подступит бессилье, руки опускаются, а тетка Мария вдруг запоет старую удалую песню — и будто свежий ветерок повеет, и силы прибавится, и работа спорится. На свадьбах и праздниках не пропускала ни одной чарочки. И, конечно, быстро хмелела. Недавно на гулянье баловства ради девки накрасили уснувшей Марии ресницы и уложили редеющие бело-золотые волосы на новый, нынешний фасон и сами ахнули — никогда прежде не видели они в станице такой красавицы. Мария Федоровна так и вышла тогда к гостям, и ее долго не могли узнать, а она еще лезгинку с внуком плясать стала. Но недолго была в жизни белой лебедью — годы и люди сделали свое: вновь превратилась она в гадкую утицу, и ни утенком, ни лебедью больше не будет.
В этой книге Андрея Губина читатель найдет рассказы о великих мастерах искусства и литературы — Фидии, Данте, Рабле, Лермонтове, Л. Толстом, Дж. Лондоне, Ал. Грине. Это рассказы-легенды, основанные на неких достоверных фактах и событиях. В них не следует искать строго научного, биографического материала. Что переживал Лев Толстой в часы своего знаменитого побега «от мира»? Была ли у Джека Лондона такая любовь, как говорит Губин? Важно только помнить: рассказы эти, скорее, об искусстве, творчестве, его отдельных моментах и законах, нежели о том или ином художнике.В повести «Созвездие ярлыги» предстает образ молодого чабана, горца с нелегкой судьбой, ровесника космонавтов, который поднимает свой древний труд до «космической» высоты — отсюда и заголовок: автором опоэтизирована ярлыга, чабанская палка.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
В романе «Мужчина в расцвете лет» известный инженер-изобретатель предпринимает «фаустовскую попытку» прожить вторую жизнь — начать все сначала: любовь, семью… Поток событий обрушивается на молодого человека, пытающегося в романе «Мемуары молодого человека» осмыслить мир и самого себя. Романы народного писателя Латвии Зигмунда Скуиня отличаются изяществом письма, увлекательным сюжетом, им свойственно серьезное осмысление народной жизни, острых социальных проблем.
Писатель Гавриил Федотов живет в Пензе. В разных издательствах страны (Пенза, Саратов, Москва) вышли его книги: сборники рассказов «Счастье матери», «Приметы времени», «Открытые двери», повести «Подруги» и «Одиннадцать», сборники повестей и рассказов «Друзья», «Бедовая», «Новый человек», «Близко к сердцу» и др. Повести «В тылу», «Тарас Харитонов» и «Любовь последняя…» различны по сюжету, но все они объединяются одной темой — темой труда, одним героем — человеком труда. Писатель ведет своего героя от понимания мира к ответственности за мир Правдиво, с художественной достоверностью показывая воздействие труда на формирование характера, писатель убеждает, как это важно, когда человеческое взросление проходит в труде. Высокую оценку повестям этой книги дал известный советский писатель Ефим Пермитин.
Наташа и Алёша познакомились и подружились в пионерском лагере. Дружба бы продолжилась и после лагеря, но вот беда, они второпях забыли обменяться городскими адресами. Начинается новый учебный год, начинаются школьные заботы. Встретятся ли вновь Наташа с Алёшей, перерастёт их дружба во что-то большее?
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
В романе рассказывается о жизни большой рабочей семьи Путивцевых. Ее судьба неотделима от судьбы всего народа, строившего социализм в годы первых пятилеток и защитившего мир в схватке с фашизмом.