Молоко, сульфат и Алби-Голодовка - [26]

Я знаю, в конце концов дела достигнут пика. Я только очень надеюсь не заболеть, потому что мой врач, без сомнения, в деле, один визит – и он тут же названивает в Правление по Сбыту Молока, вот он, приезжайте и берите его тепленьким, но уж, будьте добры, не повредите. «Серебряного Серфера», он мне обещан.

Я ненавижу своего врача.

Мюриэл возвращается, чтобы обрадовать рабочего новостями, она почти уверена, что корона прямо под его площадкой. Мюриэл надеется, что рабочий обрадуется и не переборщит с бурением, чтобы случайно не разломать реликвию пополам, но она не уверена, что рабочий послушает – предыдущий разговор его не заинтересовал. Мюриэл думает, что ему тяжко работать из-за сокращений бюджета, не часто увидишь рабочего, копающего дорогу в одиночестве.

– Привет, – кричит она в бело-оранжевую полосатую палатку, откуда показывается встревоженное лицо. Мюриэл делится с ним своими подозрениями, что прямо подними находится корона. Рабочий бормочет и, не сказав ни слова, исчезает.

Мюриэл ощущает: что-то тут не чисто.

В конце концов Чен просыпается в сильнейшем похмелье. Он так плохо видит, что поначалу даже не уверен, открылись ли глаза. Чувствует он себя омерзительно и пытается понять, чье тело валяется рядом с ним в коридоре. Пока Чен пытается встать на ноги, тело ворчит и трясется. Обрадовавшись, что это не труп, Чен тащится дальше, не обращая внимания на тело и остальные следы вчерашнего празднования.

В кухне обнаруживается еще один незнакомец, но Чен слишком болен, чтобы возмущаться, глаза болят, потому что в окно бьет солнце, – да, они определенно открыты, отмечает он.

Чен раздумывает что делать. Раздумья тоже сильно болят, поэтому он присаживается на табуретку рядом с незнакомцем. До неприличия переполненная пепельница абсолютно тошнотворным образом маячит перед носом, Чен сбрасывает ее со стола на пол. Он сидит и ждет, когда отпустит похмелье.

Отсиживаясь дома, в перерывах между регги я слушаю радио и постепенно обрастаю знаниями в разнообразных областях – например, о говорящих автобусных остановках в помощь слепым, замечательная идея; сидячая забастовка на нефтяной вышке продолжается, мои симпатии целиком на стороне рабочих, и я вовсе не удивлюсь, если нефтяная компания подорвет вышку торпедой; ужасный дикий зверь терроризирует Дартмур, атакуя овец, ягнят, свиней и других несчастных животных, попадающихся ему на пути во время обеда; полк морских пехотинцев охотится за зверем с приказом стрелять на поражение, это повысит процент смертности среди гуляющих по болотам, но меня не беспокоит, особенно если зверя убьют до того, как он сменит место охоты на Брикстон, у меня хватает проблем и без дикого животного, которое хочет мной позавтракать.

У меня выпадают волосы, и каждый день я старею почти на год.

В одну из редких вылазок я захожу к Фрэн и Джули и вполне резонно сетую на свои беды, и тут Фрэн заявляет, что я слишком много жалуюсь. Невероятно.

– Кто, я?

– Да, – отвечает она. – Ты все время ноешь и весь такой несчастный, почему бы немножко не побыть оптимистом и не попытаться чуть-чуть осчастливить мир?

Я обдумываю ее слова и понимаю, что не могу не согласиться. Я все время несчастен. Я буду меняться. С этого момента никто не услышит жалоб от Алби.

За мной охотится наемная убийца! За мной охотится китайский гангстер! Я постоянно болею и старюсь!

Как это здорово! Как в этом душном солнечном Брикстоне клево, я больше не жалуюсь!

Я ухожу, бесповоротно решив стать жизнерадостнее.

Стейси просыпается и стонет.

– Мюриэл, – зовет он.

Медсестру, которая хорошо к нему относится и заботится о нем, когда у нее есть время (что случается не часто), зовут Мюриэл. Стейси впадает обратно в кому, тихо лежа в своей кровати там, где раньше была кладовка канцтоваров.

После урока Джули становится лучше, по венам снова циркулирует кровь, что пробуждает аппетит и направляет Джули в сторону дома – позавтракать со второй попытки.

– Фрэн, привет, есть хочешь?

Они готовят завтрак и, поев, обсуждают, чем займутся вечером и как это осуществить.

– У нас осталось хоть чуть-чуть сульфата?

– Нет.

– А травы?

– Нет.

– А чего-нибудь?

– Нет.

– Деньги?

– Нет.

– Интересно, мы сможем обменять ворованную еду на наркотики?

Они рассматривают этот вариант. Где можно обменять ворованную еду на наркотики? Они не знают, но идея хорошая. В конце концов, нельзя же отправиться в клуб или на вечеринку, сжимая в руках буханку хлеба.

* * *

Иногда я программирую драм-машину и подыгрываю ей на гитаре. Я хотел бы играть в группе, но всякая попытка играть с другими, показывает, что они – полнейшие кретины без малейшего проблеска таланта или ума, и из тупости или зависти губят на корню все мои начинания. Ублюдки. Все было бы не так плохо, будь они разумны, однако такого не бывает, по моему опыту, все музыканты – выродки рода человеческого, одно сплошное самомнение и ничего больше, если бы у меня были деньги, я бы снял студию и записал все сам, вышло бы просто замечательно. Я вам говорю.

У профессора Уинга неприятности. Вода сочится из трубы, и он ничего не может с этим поделать. Чтобы не получить удар током, профессор не пользуется буравом, кстати, тут столько воды, и электропроводка наверняка где-то в окрестностях, удар током в ближайшем будущем обеспечен, бури не бури. Но профессор не собирается сдаваться, он убежден, что, едва отойдет, тотчас появится эта женщина и обнаружит корону в паре дюймов от того места, где он прекратил работу.