Молоко без коровы - [2]

Профессор напомнил, что российским ученым принадлежат две Нобелевские премии в области разработки лазерных технологий. При этом нет ни одной российской компании, которая занимала бы на этом рынке значительное место. Почему? Электрические лампы в России изобрели еще до Томаса Эдисона, который позаимствовал идею у Павла Яблочкова. Но в итоге рынок захватили американские компании. Изобретатель Александр Попов научился передавать информацию по радиоволнам еще до Гульельмо Маркони, но сегодня Россия не имеет международного успеха на рынке радиоэлектроники. Грэхэм продолжал: «Россия первой запустила искусственный спутник Земли, но сегодня у нее менее 1 % международного рынка телекоммуникаций. Россия первой создала руками Сергея Лебедева электронный цифровой компьютер в Европе, но кто покупает российские компьютеры сегодня? И вот вам еще один пример – он вообще малоизвестен: нефтяная индустрия в последние годы пережила революцию технологий гидроразрыва пласта. Практически никто не помнит, что этот процесс изобрели русские. Я вам могу показать научные статьи начала 1950-х годов, где они абсолютно на 100 % нарисовали процесс гидроразрыва нефтяного пласта. С этой технологией никто ничего не сделал».

Грэхэм отметил, что у русских прекрасно получается изобретать, но внедрять они не умеют. И с большим количеством первоклассных ученых Россия не может извлечь экономическую выгоду из своих вложений в науку. Инновации, о которых мы любим рассуждать, это не просто принципиально новые решения – это заработанные на них деньги. Сколько стоит, например, производство нового айфона? 15–20 % рыночной цены, остальное дала «экономика знаний» – вложения в исследования и разработки.

Кто-то из читателей скривит нос: тоже мне, открыл Америку профессор! Известно, у них там все по уму, а у нас бардак: лень, раздолбайство, чиновники-мироеды все разворовали. А народ у нас страсть какой умный и одаренный. Похожим образом молодой доктор Борменталь в «Собачьем сердце» Михаила Булгакова не видел в разрухе системных причин. Профессор Преображенский его за недалекость выпорол: «А что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы?.. Это вот что: если я, вместо того чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха». Преображенский, хоть и мог бы «на митингах деньги зарабатывать» и видел связь между эффективностью экономики и стимулами трудиться, все же больше по медицине. А профессор Грэхэм таки историк и формулирует предметно: «России не удалось выстроить общество, где блестящие достижения граждан могли бы находить выход в экономическом развитии».

Почувствуйте разницу: не дурак-начальник все развалил, а создана система, в которой даже у умного, трижды образованного министра ничего не получится. И даже если наш смышленый соотечественник изобретет смартфон нового поколения, это ровно ничего не даст российской экономике. Потому что в ней есть системный просчет, неправильно застегнутая первая пуговица. Грэхэм вспоминает, что россияне неоднократно спрашивали его, как им сравняться с Массачусетским технологическим институтом в разработке следующей большой сенсационной научной вещи. Наши умники почему-то напрочь не понимают, что ключ к успеху не просто в культуре МТИ, а в общественных институтах Бостона и США в целом.

Слово Грэхэму: «Что это за элементы культуры такие, которые позволяют идеям разрабатываться и вливаться в коммерчески успешные предприятия? Демократическая форма правления; свободный рынок, где инвесторам нужны новые технологии; защита интеллектуальной собственности; контроль над коррупцией и преступностью; правовая система, где обвиняемый имеет шанс оправдаться и доказать свою невиновность. Культура эта позволяет критические высказывания, допускает независимость, в ней можно потерпеть неудачу, чтобы еще раз попытаться, – вот некоторые из неосязаемых характеристик инновационного общества». Но русские все равно задают вопросы по конкретным технологиям: как, например, нанотехнологии могут принести успех? И уставший от этих вопросов ректор Массачусетского технологического в сердцах однажды бросил: «Вам нужно молоко без коровы».

«Молоко без коровы» – это образ-ключ к пониманию многих российских трендов. Молоко без коровы – это когда 70 % лекарств, продающихся в аптеках, – российского производства. А почти все суспензии, из которых они сделаны, – импортные. Когда судостроительный завод рапортует о 10-кратном увеличении производства. При этом у него нет ни одного частного заказа. Что будет с этим заводом, когда закончится оборонный контракт на ракетные катера? Молоко без коровы – это когда эмигрировавшего в Британию ученого средней руки заманивают обратно в Россию сказочными условиями работы, чтобы по три раза на дню рапортовать о «возвращении умов». А десяток молодых перспективных магистров в это время увозят свои идеи за границу, потому что в России они никому не нужны.

Сам Грэхэм привел пример инновационного центра «Сколково» – амбициозного и дорогого клона Силиконовой долины под Москвой. Многомиллиардные вложения дали крайне незначительную отдачу – на фоне коррупции, раздутых административных расходов, устаревшей структуры. 90 % новых компаний не выживают здесь дольше 3–4 лет. И на первый взгляд кажется нелепым связывать провал проекта, например, с гибелью независимой прессы или практикой судов, где 99 % уголовных дел завершаются обвинительным приговором. Но связь есть: инноваторы и рисковые предприниматели вроде Илона Маска вряд ли окажутся настолько безумными, чтобы работать в стране, где какой-нибудь генерал может все у них отобрать. А значит, и модернизация, при которой не работают значительные блоки рыночных механизмов, вряд ли будет успешной.