Молох - [30]

— Задолбали! — вновь сплюнул Кензо на пол, попав в этот раз себе на берцы. Торгаш, вклинивший в беседу, поспешил ретироваться.

— Что-то ты сегодня не в духе — Чулок положила руку на плечо японцу.

— Думаю, товарищи, нам пора в путь.

— Тамбовский волк тебе товарищ — бросил Кензо холодный взгляд на Владлена.

— Ну вот и познакомились — улыбка коммуниста, точнее, искривление рожи на подобии улыбки, сняла напряжение между бойцами.

Трое диггеров удалялись с центра станции, на которой находился последний переход, а именно на Спасскую и 4-ю ветку, считавшуюся самой незаселённой в метро. Брала она начало от Театральной, появившейся за год до Катастрофы. Жили там купцы и диггеры, варившиеся друг на друге. Поскольку обитель выводила на Театральную площадь с видом на Мариинку и Никольский собор, местные диггеры потихоньку подчищали культурные ценности Петербурга. Через Театральную картины, фрески и скульптуры толкались на Спасскую, а оттуда на остальные станции тройного Узла. Некоторым счастливчикам, в виду близости Театральной к Дворцовой площади, удавалось добраться до Эрмитажа. Хоть Адмиралтейская и была де-факто под носом у Зимнего, но там почему-то вылазками неохотно промышляли, в отличие от Театральной. И сейчас, перед самым входом в тоннель в сторону Звенигородской, местный купец продавал в своём шатре некоего Да Винчи.

— Почём вот та баба с младенцем? — остановился Кензо перед продавцом.

— Это же Да Винчи!

— А я Бог подземки и что?

— А то — заступился Владлен Степанович за купца. — Что картине цены нет!

— Мадонна Лита — прочитала Белый Чулок название полотна. — Впечатляющая хренотень. Откуда она у тебя?

— От Косолапого.

— Б…я буду, знакомое имя. Кто он? — не переставал давить японец.

— Всем диггерам диггер. Его уже давненько нет в живых… Так вы будете брать картину? Поменяю на Калаш, который выпирает у моряка из рюкзака.

— Кощунствуешь, значит? — Владлен не сдержался и заехал по морде спекулянту. Бедняга в полёте задел шатёр руками, в результате чего последний полностью накрыл его. Мадонна Лита чудом осталась незадетой.

— Сваливаем по быстренькому — на сей раз Кензо улыбнулся коммунисту.

Не успела лыба сойти с лица, как бойцы невидимого фронта сошли со станции прежде, чем туда набежали фараоны.

Инстинкт выживания — сильнейший инстинкт. Заложен как животному, так и человеку с момента рождения. Можно назвать его первобытной условностью, поставить на одном уровне с потребностью в пище, в размножении, даже в убийстве, что свято и оттого слепо отрицается. Но потребность в безопасности, в выживании, как ни крути, расположилась ступенью выше. Данную реалию могут стереть лишь две вещи на земле — смерть и радиация. У врага, оказавшегося со мной один на один, вбит один инстинкт — жрать. Жрать и убивать.

За последний до смерти аккорд я успел отпрыгнуть в сторону, полоснув Минотавра по ноге. Я не услышал визг существа, так как сам ненароком заскулил, ударившись при приземлении о рельсы. Лишь липкая жидкость на ноже говорила о том, что мутант был из плоти и крови. Мне потребовалась пара секунд, чтоб встать с земли. Левый бок пронзила боль. Похоже, шов от прежней раны разошёлся и внутрь неистово принялись вливать раскалённый металл, присыпая сверху перцем-чили. Не надо думать о боли. Заставить мозг здраво мыслить. Выбраться из ада, в котором у меня рандеву со слугой Дьявола.

Я успокоил дыхание. Нож к руке намертво припаяли, но фонаря не было. Потерял. Чёрт с ним! Ногой я нащупал вещмешок, который тут же закинул за спину. Дерьмо! Глаза не хотят привыкать к темноте. А ведь Оно где-то рядом. Стоит и смотрит на меня, не чуя боли. У него же не печень, а нога. Точнее, копыто. Я хотел проснуться, старался изо всех сил. Ведь не могло быть такого, чтоб радиация мутировала человека настолько, что у того вместо ног отрасли бы копыта. Даже у последних психов такое не возможно. Но то был не сон. В глазах по-прежнему плясали белые фонари.

Выставив нож впереди себя, я стал пятиться назад. Может, Минотавр вообще врезался в стенку и ударился об неё виском? Беда в том, что я вообще не слышал падения. Но дальше мысль развивать не пришлось. Меррик (да, Робби прозвал его Мерриком, мать вашу) приближался. Не надо было иметь чутьё диггера, чтоб понять очевидное. Нечто громадное шло на меня. И шло гораздо быстрее моей поступи. Я так и не мог видеть, кто был передо мной. А оное страшнее всего. Неизвестность, пожирающая мозг, рисующая всевозможных монстров в голове. Мне вспомнилась саранча. Её руки-ковши, жадный взгляд. Я чуть не свалился на колею. Это бы точно стоило мне жизни. В рот компот, да когда же треклятая Пушкинская будет?

Немая погоня продолжалась ещё минут с десять. Чего же он ждёт?! Я оглянулся. В конце тоннеля забрезжил свет. Вот он — путь на тот свет, который станет для меня спасением, а не смертью. По крайней мере, отсрочит гибель. Но расстояние и время явно не в мою пользу. Минотавр сократил траекторию пути настолько, чтоб прыгнуть и вцепиться мне в глотку. Я видел перед собой чёрный силуэт, похожий на двухметровый шкаф. И глаза.

— АУ! — Крикнули там, на Пушкинской.