Молодой лес - [30]

Из бесконечной совокупности военных событий в памяти остаются самые крупные. Они врезаются в сознание людей, чтобы те хранили их для своих страданий.

Из того студеного дня, а их этой зимой было с излишком, у меня, возможно, в памяти не осталось бы ничего, если бы не то происшествие на лесопилке со мной и Весной, которое запомнилось мне ярче всех связанных с войной событий. С той минуты, когда распался хоровод, этот день ежедневно обновляется в моей памяти. Время не властно над ним. Будто и нет войны. Многое из прошлого ушло в забытье. А тот день врезался мне в память, как единственное настоящее и прошлое. Этот день преломляет события, как призма преломляет свет, чтобы я мог ярче осветить каждый момент, пережитый в зале. И даже горькие минуты мне сейчас дороги. Повторится ли он еще, как повторяются другие?

Глухой даже пообещал устроить мне встречу с Весной, но я не решился на это. Я не хотел иной встречи, кроме такой, какая была. Многие тот день забыли, как забыли и другие дни, более значительные. Я боялся, что наша новая встреча будет не такой, хотя первая встреча не принесла ничего, кроме волнений. Мы оба боялись. Это чувствовалось и в наших письмах, которые теперь уже писали мы сами. Наша предполагаемая встреча откладывалась, но тем яснее она нам представлялась. Близкая или далекая, она была некоим образом как бы и уже пережитым прошлым, и продолжающимся настоящим, но передвинутым в будущее. Мы ощущали момент встречи, чувствовали его и то время, которое нас отделяет от нее.

Пока я с таким восторгом мечтал о встрече с Весной, я не мог и предположить, что меня заденет осколок ручной гранаты. Когда раздался взрыв, я почувствовал удар, но боли не ощутил. Мелькнула мысль, что я смогу теперь, наверное, встретиться с Весной. Но я сразу же отбросил эту мысль. Я остался в строю, никому не сказал о ране и продолжал командовать. Когда огонь прекратился, я сел, чтобы взглянуть на раненую ногу. Кровь сочилась из-под колена правой ноги и стекала в ботинок. Рана мне показалась пустяковой. Этот кусочек железа подыскал себе удобное местечко. Боли я не чувствовал, но жажда томила меня. Я отковырял кусок дерна и пососал мокрую траву. Если бы не жажда, я не пошел бы на перевязочный пункт. Но когда попытался подняться, тело меня не послушалось. Я только беспомощно дернулся, но встать не смог.

Хочешь не хочешь, пришлось подчиниться партизанам, которые настаивали, чтобы я пошел в лазарет. По требованиям партизанской медицины небольшие раны и незначительные заболевания не считаются достойными внимания.

К счастью, лазарет был переполнен, в нем не оказалось ни одного свободного места. Более чем на половине кроватей лежало по два человека. Я и не представлял себе, что при первой встрече с медициной меня удивит такое большое число раненых. Но я был даже рад, что для меня там не оказалось места.

Благодаря заботам комиссара, проводившего меня до лазарета, и Глухого, который сразу же высказался против больницы, меня принесли в дом на краю села, возле леса.

Дом этот удивил меня. Он был гораздо меньше дома Сильного, но его внутреннее убранство не уступало тому дому.

Носилки, на которых я лежал, внесли в комнату, поразившую меня своей красотой. Не верилось, что можно еще найти уголок, которого не коснулась война. Комната эта по своему убранству была так далека от войны, как я от мира. Видимо, мне выпало на долю внести сюда запах войны. Меня положили на большую, обтянутую плюшем кушетку. Я вытянулся и раскинул руки, стараясь занять как можно больше места на удобном ложе. Мой взгляд блуждал по комнате, полной ковров и занавесок, по фарфоровым вазам, картинам, по множеству статуэток. Все это было расставлено умело, со вкусом. Другие комнаты этого дома, по словам Глухого, были одна красивее другой. Дом этот принадлежал священнику.

Когда Глухой появился в комнате, одетый в новую ризу с вышитыми на ней серебряными и золотыми крестами, с серебряным кадилом в правой и церковной книгой в левой руке, я не сразу узнал его. Решил, что это каким-то образом сюда прилетел с другой стороны фронта поп, чтобы гнать безбожников из своего дома.

Пустующий поповский дом превратился в лазарет, здесь же разместился и штаб отряда. Возле меня постоянно сменялись посетителю приходили связные из разбросанных по Витуне частей, раненые, люди из окрестных сел. Все желали мне скорого выздоровления. А я ждал, когда ко мне придет Весна. Конечно, Глухой не сидит сложа руки. Наверняка даже в таком переполненном лазарете можно было найти место. Видимо, у Глухого что-то было на уме, если он так настаивал, чтобы меня положили именно здесь. Похоже, что он создавал все условия для нашей с Весной встречи. В поповский дом приходило много партизанок, и никто при появлении здесь Весны не мог в чем-либо упрекнуть ее.

Я ждал ее прихода каждую минуту, представляя себе, как она спускается с гор, подходит к дому, осматривается, чтобы выбрать момент, когда никого нет, и входит. Но это только игра воображения. Ее нет, я зову ее и, услышав шаги на пороге, думаю, что это Весна, что она услышала мой зов. Я закрываю глаза, лежу не дыша, прислушиваюсь, как она приближается, жду прикосновения ее рук.