Молодой лес - [3]

Начатый разговор заставил меня вспомнить о женщинах. Давно я не думал об этом. Жалею, что вмешался в разговор и оборвал его. Сегодня у меня такое настроение, что хочется послушать о женщинах. А почему бы нет?

Я не отрывал глаз от белого дома. Ребята по знаку Лажо отошли еще на несколько шагов, чтобы я их не слышал, но я понял, что разговор пойдет о женщине, и навострил уши.

— За свои пятьдесят лет я не видел ничего более красивого, — сказал Лажо.

— Тише, чудак, услышит Испанец, — предостерег его Глухой. — Он ведь не такой, как мы. О женщинах и слышать не хочет. Для него они не существуют.

Уверен, он специально сказал это громче, чтобы я услышал.

— Пусть слышит, ему это не повредит.

— Может повредить нам, как, помнишь, той паре, что его тогда рассердила.

Что я могу сказать о том случае? Боюсь, что тогда я их слишком мягко наказал. Но если подобное повторится, меня запомнят. Не я выдумал войну с ее законами. И сейчас помню каждое слово из разговора с теми двумя.

— Сколько тебе лет? — спросил я парня.

— Семнадцать.

— А тебе? — повернулся я к девушке.

— Тоже семнадцать.

Они не поднимали голову, и я не видел их глаз.

— Что было бы, если бы остальные последовали вашему примеру?

Оба молчали.

— Как тогда выглядели бы партизаны?

Они опустили голову еще ниже.

— Сколько в вашем отряде мужчин, сколько женщин?

Молчание.

— И долго вы будете молчать? Только этого еще не хватало.

— Нет! — первой решилась ответить девушка, не поднимая, однако, головы.

— Тогда говорите!

— Нас, партизанок, в отряде двадцать три.

— А вас, мужчин?

— Кажется, сорок.

— Можно составить двадцать три любовные пары в одном только вашем отряде. Как может такая армия воевать и рассчитывать на успех? Давайте всех вас переженим, и вы начнете рожать детей.

— Товарищ Испанец, между нами ничего не было, — промолвила девушка.

— Ничего? Почему тогда все ополчились против вас? Или они выдумали все?

— Вместе мы были только один раз.

— Прячась от других?

— Мы сидели и разговаривали.

— Ведь вы прятались от всех?

— Но если бы мы не бросились бежать, когда нас заметили, никто бы и не узнал.

— А зачем бежали, раз между вами ничего не было?

— Просто испугались. Поверьте нам! Товарищ командир, мы понимаем, что заслужили самого сурового наказания.

— Представьте, что это случилось с кем-нибудь другим и вам пришлось наказывать их. Что вы сделали бы, если вот я стоял бы перед вами, опустив голову?

— Нет, ты исключаешься, — ответил парень.

— Почему?

— С тобой такого не может произойти.

— Хорошо, возьмем кого-нибудь другого.

— Я приказал бы ему с пустыми руками пойти в атаку и в бою добыть оружие. Дай нам такой приказ. Мы его выполним, — сказал он, и впервые оба подняли голову.

Я не вынес им такого приговора. Просто разъединил их, отправив в разные отряды, чтобы они не могли встречаться. Да, это было так…

А мои ребята тем временем продолжали задирать один другого.

— Не поверю, что ты имел с ней дело, Лажо, — усомнился Глухой.

— Сказать по правде, я ее не трогал, но этим летом ее видели голой за домом двое мальчишек. Я слышал, как они хвастались, не поверил им, но они заупрямились: видели, мол, и все тут. За домом, говорят, под душем. Я, конечно, не поленился и однажды в солнечный день обошел вокруг дома и шмыгнул в кусты за садом. Забрался в орешник, жду. Придет или не придет? А она тут как тут… — Лажо на минутку остановился. — О самом приятном лучше и не говорить. Но раз уж начал рассказ, должен и кончить. Постояла она немного у калитки, посмотрела по сторонам, а потом — на кусты. Я испугался: а вдруг заметит?

— Чего ж ты ей не свистнул? — спросил Глухой.

— Если бы не овчарка, не бойся, свистнул бы. Но побоялся — что, если натравит пса на меня, отцова дочка? Знаешь, какая псина: я видел, как он бросается на возчиков. И втроем от него не отбиться… На чем это я остановился? Да, так вот… Оглянулась она еще несколько раз да как раскинет руки, словно взлететь собирается… А платье, шелковое, соскользнуло, и осталась девчонка голенькая… Чего дальше рассказывать: голая девушка перед глазами… Как удар не хватил… Потом побежала к душу, танцует под струей, ко мне поворачивается то передом, то спиной, то боком. Не знаешь, с какой стороны красивее. Эх, молодость, куда ты ушла? Будь я хоть на два десятка лет моложе, не упустил бы ее. Волосы ее рассыпались по плечам. Вода с нее стекает, а она под солнцем сверкает, как серебряная. Эх, не было бы в ней крови Сильного!.. Целый час не спускал с нее глаз. Напился чистой красоты, словно воды из источника. Эх, и почему она не наша?

— Понимаем тебя, — сказал Глухой.

— Не поймете, пока вам не стукнет пять десятков.

— А как думаешь, Лажо, что бы делал Испанец, очутись он на твоем месте?

— Как бы он вел себя? Как каждый мужчина. Потерял бы голову, и все тут. Клянусь, изменила бы ему его суровость, если в нем есть хоть что-то мужское. А оно есть и для битвы, и для женщин.

— Ошибаешься, Лажо, для женщин нет, он их не выносит. Не вздумай проболтаться ему, что видел голую девушку. Прогонит тебя с Витуны. У Испанца не моя школа. Ему бы хоть чуточку от моего характера… Каждый человек из крови и мяса, не будем этого отрицать. Когда дойдет дело до схватки — мы тут как тут. Но теперь на женщину нам даже взглянуть нельзя.