Молодой Блейз - [33]

– Ты хорошо выглядишь, Блейз, – неожиданно заговорил с дальнего конца стола Генри, – похоже, уик-энд прошел удачно.

– Да, Блейз, ты просто сияешь…

– Уилл, – отозвался Генри, – мое замечание вовсе не было сигналом для общей болтовни. Работа с разговорами идет медленно.

Неожиданно Блейз почувствовал себя виноватым: на целых четыре дня он и думать забыл о своем желании стать квакером. И это потому, что его ум был занят в эти дни все новыми и новыми загадками.

Но, сказал он себе, это его не извиняет. Образ жизни Данно – это не его, Блейза, образ жизни. Ведь его дом теперь здесь, а его борьба – борьба духовная. Приготовление сыра куда более важно, чем все таинственные ученики Данно и беседы с незнакомыми людьми в ресторане.

А еще Блейз вспомнил, что, будучи в Экумени, ни разу не молился, и тут же решил, что будет старательно и долго молиться перед сном.

Вечером, уже за обеденным столом, мальчики с разрешения Генри буквально засыпали его вопросами.

Это несколько развеяло атмосферу нереальности, но полностью она исчезла только через несколько дней. Удивительно, но теперь уже Экумени и четырехдневный уик-энд там стали казаться ему нереальными: как будто ферма Генри и город Данно существовали в двух разных вселенных.

Впрочем, вскоре все вошло в привычную колею.

Данно приезжал раза два в месяц, и теперь он увозил Блейза все на более и более долгое время, увеличившееся до шести дней.

Однажды Уилл заметил, что Блейз стал на добрых пару дюймов выше, чем Джошуа. Сам Джошуа на это внимания не обращал: его не беспокоило – выше его кузен или нет, потому что в его взгляде на мир рост никакого значения не имел.

Тем не менее Блейз начал расти не по дням а по часам. Было видно, что скоро он догонит самого Генри, хотя и оставался по-прежнему мальчишески худым и угловатым.

Теперь ферма стала для него домом, и он знал о ней больше, чем кто-либо, включая даже самого Генри. Так, например, Генри, которого Блейз спросил напрямую, не надо ли ему помочь в сборке мотора, согласился, потому что не мог сделать этого сам.

Блейз тоже не был механиком, зато обладал природным чутьем и в части логического устройства вещей, и в отношении того, как те или иные детали реального мира соединяются вместе, что относилось, конечно, и к деталям мотора.

Они собрали мотор, а еще через четыре месяца, по просьбе Блейза, Данно выделил деньги, и они купили остов старенького трактора, к которому мог подойти мотор.

Генри радовался безмерно, хотя внешне и не показывал этого. Неслыханное дело – он благодарил за помощь не только Бога, но и самого Блейза лично.

В то же время к Блейзу вернулось прежнее ощущение, что он снова изолирован от остальных. Да, конечно, Генри и его сыновья приняли его. Но община, в особенности та ее часть, которая наиболее тесно сплотилась вокруг церкви, по-прежнему видела в нем чужака.

Разумеется, они выслушали объяснение Генри, исходящее от Данно, что Блейз необыкновенно способный мальчик и должен учиться по гораздо более сложной программе, чем может предложить местная школа.

Это была удобная выдумка, которая, правда, не слишком нравилась самому Блейзу. Более того, несмотря на все его старания, он тем не менее все больше и больше отдалялся от других.

В конце концов он был вынужден согласиться, что причина кроется в его нежелании эмоционального сближения с людьми. А Генри и двух своих кузенов он принял просто потому, что жить с ними, не будучи хоть сколько-то эмоционально близким к ним, было бы просто невозможно.

Оба его кузена в определенном смысле нравились ему. Они тоже это чувствовали и платили ему настоящей привязанностью, отчего Блейзу становилось как-то не по себе, и он часто просто терялся, не зная, как реагировать. Странно – живя с матерью, он буквально тосковал по привязанности. С другой стороны, именно у нее он научился не доверять этому чувству, поэтому и пребывал теперь в затруднении. Проходили недели, месяцы, годы, и все больше и больше его внимание привлекала прочная как скала религиозная структура, частью которой твердо считал себя Генри. Блейзу стала нравиться идея столь превосходно отрегулированной и управляемой вселенной.

Но он не мог представить себе, исходя из своих познаний в науке и логике, чтобы такая вселенная обходилась без некоей управляющей и регулирующей силы. Для Генри и других квакеров ею служила концепция Бога. Себя же он не мог заставить в него поверить: по каким-то причинам его ум, его воображение – словом все, что создает в душе человека образ божества, – не способствовали этому. В последующие годы он перепробовал все, вплоть до тайного изготовления власяницы из куска козлиной шкуры, надевавшейся под одежду шерстью к телу – хотя скорее это была перевязь, чем рубашка, и она лишь мешала ему засыпать ночью.

Последней попыткой, которую он предпринял, находясь в полном отчаянии, был пост. Пророки и отшельники постились и удостаивались познания Бога. Может быть, и ему это удастся. Но здесь он должен был просить разрешения Генри.

– Дядя, – сказал он как-то утром, входя в хлев, где Генри промывал рану на правой ноге козла, – вы знаете, я никогда ничего не говорил об этом, но думаю, вы заметили, насколько безуспешны мои попытки приобщиться к Господу. Я подумал, что мне, может быть, следует пойти тем же путем, который выбирали святые. Если вы не возражаете, дядя, я хотел бы попробовать поститься.