Молодая кровь - [31]

— Сколько у тебя там футов?

— Пятнадцать.

— Ого, как глубоко! — Кто-то из мальчишек даже свистнул, и все, кроме Дженни Ли, засмеялись. Лицо ее горело. Она хотела убежать, но почему-то не убежала.

— Кого вызываешь?

— Дженни Ли Янгблад!

Ребята захихикали. Дженни Ли чувствовала, что ее подталкивают к Гасу. И когда он целовал ее, все хором считали: раз, два, три… четырнадцать, пятнадцать.

Теперь на стул села Дженни Ли. К ней подошла Уилабелл Бракстон и шепнула:

— Хочешь, я сяду вместо тебя? Дженни Ли не ответила и осталась сидеть.

— Сколько футов?

Дженни Ли смотрела себе под ноги. Ей хотелось сказать «пятнадцать», но она боялась, что ее поднимут на смех.

— Говори скорей, сколько футов? — настаивали ребята, и Дженни Ли выпалила:

— Десять!

— А кто должен тебя спасать?

— Бен, Бенджамен Реглин!

А после того, как Бен «спас» ее десятком торопливых поцелуев (хоть ей показалось, что их было сто десять!), она вырвалась из круга и убежала.

Смеркалось, тени уже окутывали двор, и Лори подумала, что пора угощать детей. Сейчас она принесет лимонад и торт с зажженными свечками, свечки задуют, и торт будет разрезан на порции. Как все хорошо — праздник удался на славу, всем весело, почти никто не дрался; правда, двух ребят из тех, что постарше, застали в уборной за курением самокруток из газетной бумаги, набитой сухими листьями, но это не так уж страшно! Лори Ли пошла в кухню, открыла буфет и хотела было достать с верхней полки свой великолепный торт. Странно, почему блюдо такое легкое? Лори глянула и невольно вскрикнула: от красивого трехслойного орехового торта остались только крошки да поломанные свечки. Господи помилуй, Робби не мог этого сделать, а уж девочка и подавно! У Лори закружилась голова, ей стало дурно. Она поспешила в комнату. Теперь вся компания перекочевала туда, Робби снова попал в «колодец» и сидел на стуле, а вокруг него кольцом стояли ребята.

— Робби, иди сюда!

И лицо и тон матери такие, что мальчик понял: надо идти сию же минуту. Он вскочил со стула — тут уж не до поцелуев — и последовал за ней в кухню. Лори присела у стола. Она едва могла говорить.

— Роб… Робби, где торт?

Мальчик тупо уставился на мать и показал пальцем на полку, но вдруг увидел на столе пустое блюдо.

— Ма, мама, куда же он делся? — Только теперь Робби догадался, почему мать так странно глядит на него. — Мама, это не я! Я бы никогда этого не сделал! Клянусь богом!

— Тише ты! — прикрикнула мать. — Не смей поминать имя божие всуе!

Он замотал головой, тараща глаза:

— Но… но это же не я, мама! — Потом прищурился возмущенно и гордо. — Я бы никогда такого не сделал! Пора бы уж тебе это знать!

Лори посмотрела на сына, испытывая сильное желание ударить его по лицу, так похожему на ее собственное, больно выдрать, чтобы не притворялся невиноватым, но слезы подступили у нее к горлу, и она лишь глубоко вздохнула.

— Смилуйся над нами, господи! Беги в Большую бакалею, купи дюжину пирожных по десять центов! — приказала она мальчику.

После ухода гостей, когда все уже было прибрано и Роб и Дженни Ли улеглись спать, а Джо пришел с работы и поужинал, Лори начала рассказывать ему про детский праздник. Они сидели у себя в комнате перед нетопленым камином.

— Вот только это происшествие, Джо, а до того все шло прекрасно, — шептала Лори. — Ребята так веселились! Ужасно жаль, что тебя не было.

Потирая одна о другую босые ноги, Джо попыхивал трубкой. После тяжелого рабочего дня так хорошо и спокойно сидеть дома, разговаривать с Лори Ли. Она по-прежнему красивая и сильная, добрая, отзывчивая. Всегда понимает, как он устал. А уж начнет говорить — заслушаешься. Детский праздник, гости. Жаль, что он не мог прийти вовремя, помочь Лори, полюбоваться на детей. Ему-то никогда не приходилось справлять свой день рождения. Да, жаль, что не побывал на празднике своих ребятишек, хотя, может быть, так даже лучше: сидишь, покуриваешь трубку, слушаешь Лори, киваешь и улыбаешься, представляя себе весь этот праздник в уме. Качаешься в кресле-качалке, каждая косточка отдыхает. И слушаешь, слушаешь свою Лори. И вот медленно, медленно, медленно он начинает удаляться от нее; мысли расплываются, он уже больше не слышит ее голос — он погрузился в свои думы.

Иногда Джо Янгбладу казалось, что он прожил на свете чуть не целый век. Так много пережито, и так много сменилось холодных, бесцельно, безнадежно растраченных лет, и все позади — и тот год, когда он вышел из больницы и решил было не возвращаться на завод, но все-таки вернулся, и тот год, когда он попросил себе работу полегче, и они любезно пошли ему навстречу и вместо восьми долларов девяноста пяти центов в неделю назначили ровно половину, и он взмолился, чтобы его снова поставили на прежнее место, и они опять любезно пошли ему навстречу… Был еще год, теперь почти стершийся в памяти, когда он решил, что хватит работать на хозяина и надо завести собственное маленькое дело, ну там бакалейную лавочку, в которой будут покупать соседи, потому что он негр и его семья всегда относилась к ним по-дружески, или гладильную мастерскую, или торговлю мороженым. Но где было взять на это капитал?