Молодая кровь - [169]
— Так точно.
— Кем тебе этот Джо Янгблад приходится? — Он мой отец.
— Вот мы хотим взять его с собой и маленечко потолковать с ним.
— Взять его с собой?
— Ну да! — невозмутимо подтвердил лейтенант. — Взять в тюрьму и там задать несколько вопросов.
Роб пристально посмотрел на безмятежную веснушчатую физиономию, словно желая удостовериться, что белый говорит всерьез.
— Отец при смерти, а вы собираетесь везти его в тюрьму!
Тут вмешался доктор.
— Лейтенант, мистера Янгблада нельзя трогать с места. Он до сих пор не пришел в сознание.
— Что значит нельзя? И кто ты такой?
— Я врач, доктор Джемисон, я…
— Правда, лейтенант, он доктор, — вмешался Скинни Мак-Гуайр. — Я его знаю. Здорово, док!
— Ты мне скажи, что значит нельзя? — настойчиво повторил лейтенант.
— Это значит, лейтенант, что мистера Янгблада нельзя везти, иначе он умрет. Он до сих пор без сознания. — Беда с этим Джемисоном: он учился на Севере и все не может избавиться от тамошних привычек, хоть и давно вернулся в Джорджию. Уж слишком у него правильная речь и слишком независимо разговаривает он с белыми!
Лейтенант и бровью не повел.
— Ничего, док, мы сумеем привести его в чувство!
— Тронуть его с места — значит подписать ему смертный приговор. Он скончается по дороге в тюрьму. Его сейчас нельзя никуда брать.
— Все равно возьмем, док!
— Возьмете только через мой труп и через трупы моих детей! — отчеканила Лори.
— Ай-ай, тетенька, как вы невежливо разговариваете! Мы ведь можем всех вас сгрести в кучу и тоже забрать за сопротивление закону!
— Лейтенант, не теряйте вы с ними времени! — посоветовал один из полисменов. — Тоже еще, с фасоном черномазые! Забирайте их всех — и баста!
Лейтенант смерил взглядом Лори. Скинни Мак-Гуайр откашлялся.
— Можно вас на два слова, лейтенант? — сказал он. Они отошли вдвоем в угол и о чем-то; заспорили злым шепотом, а тем временем один из полисменов, здоровенный детина с переломанным носом, так нахально уставился на Дженни Ли, что ей захотелось плюнуть ему в физиономию.
Потом лейтенант вернулся и спросил доктора: — Так, по-вашему, док, он умрет, если мы повезем его?
— Я в этом не сомневаюсь, сэр.
— А что, если мы с ним побеседуем здесь?
— Но это невозможно, он ведь без сознания! Лейтенант оглядел всех Янгбладов.
— Ладно, док. На этот раз я согласен поверить вам, но мы вернемся за ним, так что уж поскорее привести его в чувство!
— Я делаю все, что в моих силах, для того чтобы привести его в чувство.
Лейтенант ухмыльнулся:
— Вот, док, попотеешь, как негр, спасая ему жизнь, а он, может, и спасибо не скажет. Ведь как только он придет в себя, его тут же отдадут под суд за нанесение увечий с целью убийства!
Один из полисменов, размахивая револьвером, громко захохотал. Он все еще смеялся, когда они выходили, но, очутившись на крыльце, сразу умолк.
Роб подошел к наружной двери и увидел своих — негров, все еще толпившихся на улице и зорко охранявших дом № 346 на Мидл-авеню, где лежал, борясь со смертью, Джо Янгблад. После ухода полиции в комнате на некоторое время воцарилась тишина — каждый был погружен в свои думы. Лори смотрела на спокойное черное лицо Джо. Неужели он покинет ее и никогда не вернется? Неужели он умрет? Смерть уже не раз отнимала у нее любимых людей — сперва маму, потом маму Большую. Но Джо не должен умереть! Она вспомнила угрозу белого лейтенанта вернуться и забрать Джо в тюрьму. Ей вдруг стали мерещиться белые; они окружили ее, целая свора обступила ее кольцом—сейчас она начнет кричать. Лори взглянула на доктора и знаком пригласила всех пройти за нею на кухню.
— Садитесь! — сдержанно сказала она.
Все сели вокруг большого стола, вопросительно глядя на нее.
— Вы верите, что они приедут и заберут Джо в тюрьму?
— Это так же верно, как то, что утром взойдет солнце! — отозвалась Дженни Ли.
Мать искоса взглянула на дочь. — А я в этом не уверена, родненькая! Кто его знает, может, и не взойдет! — Она долго смотрела на Дженни Ли, потом обвела взглядом доктора, Роба и двух женщин, сидевших на кровати. — Они ведь вернутся, правда?
— Да, вернутся! — сказал Роб. — Можешь не сомневаться!
— Я тоже так думаю, миссис Янгблад, — подтвердил доктор.
— Вернутся, это так же точно, как то, что нас ждет в раю счастье! — заключила миссис Лулабелл.
Словно размышляя вслух, Лори заговорила:
— Они вернутся и на этот раз поволокут его в тюрьму, даже если он будет без сознания, а может, здесь начнут допрашивать. Так или иначе, они применят силу, а Джо этого сейчас не перенесет. Верно, доктор?
— Да, мэм, — подтвердил Джемисон. Серьезные глаза врача глядели на Лори так, словно этот человек увидел в ней неожиданно что-то новое.
— Значит, мы должны увезти его куда-то до их возвращения, — сказала Лори с таким видом, как если бы все уже было обсуждено до малейших подробностей и при общем согласии. — Мы тихонько, осторожно перевезем его. Очень, очень осторожно.
— Но куда, мама? — спросила Дженни Ли.
— Можно в Рокингем-куотерс, деточка, — вмешалась Лулабелл. — Держу пари, что они его там не найдут, пока мы сами этого не захотим. Он там будет как у Христа за пазухой, прости, господи, меня, грешную!
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.