Молодая кровь - [168]
— Борьба предстоит тяжелая, Роб. Все зависит от бога и от самого Джо Янгблада. Но мы с тобой знаем, Джо Янгблад выполнит все, что от него требуется. Он борец, всегда был борцом.
— Да, сэр, — только и сумел выдавить из себя Роб.
Доктор Джемисон производил впечатление человека, знающего свое дело.
— Можешь побыть возле него минутку, — сказал он, глядя на Роба, — но отец тебя не видит. Он еще без сознания.
Роб кивнул и подошел к кровати, на которой лежал отец, похожий на мертвеца. Роб смотрел на могучее неподвижное тело, на темные, спокойные, обращенные к нему, но невидящие глаза. Глядя на лицо Джо, казалось, что он отдыхает, нельзя было подметить следов борьбы, о которой говорил доктор, но Роб знал: папа борется изо всех сил. Ему захотелось громко крикнуть: «Борись! Борись! Постарайся еще немного!» Но тут Дженни Ли, как-то странно повзрослевшая сейчас, обняла его за плечи и отвела в сторону. Роб глянул ей в лицо — оно дышало сдержанной силой, которой младший брат прежде никогда в ней не замечал.
— Где мама? — шепотом спросил он.
Дженни Ли кивком указала на кухню. Оттуда послышался голос матери:
— Кто это там, Дженни Ли? Кто там пришел? Мой сын, да? Сын мой, господи! Сжалься, господи, над нами!
Роб закусил губу и вошел в кухню, где на постели Дженни Ли лежала мама. Возле нее сидела мать Айды Мэй и, обмахивая Лори веером, пыталась успокоить ее. У плиты возилась миссис Лулабелл. Роб подошел к матери.
— Вот и дитя мое! Вот он! Подойди ко мне, Робби! Подойди, мой дорогой! Я этого не переживу! Твой папа! Твой папа никогда никому не делал зла, одно только добро! Я этого не переживу! Господи, сохрани его для нас! Иисус Христос, спаси ему жизнь! Ведь он самый замечательный человек на свете!
Робу хотелось подойти к ней, обнять ее, утешить, ободрить, как и подобает мужчине. Попросив мисс Сару подвинуться, он присел на кровать, обнял Лори, посмотрел на ее лицо, на заплаканные, полные скорби и страха глаза; и вдруг Роб понял, что мать уже не молода и напрасно ему казалось, что молодость ее вечна, и он с трудом удержался от слез — нельзя плакать на виду у всех! Мужчина должен быть скуп на слезы! Но разве можно не плакать, когда в комнате рядом дорогой тебе человек борется со смертью? Роб опять посмотрел на мать, горе переполнило его, к горлу подступил комок, лицо исказилось, и, стиснув зубы, он отвернулся и выбежал из кухни во двор.
Взрослый, высокий юноша стоял, уткнувшись лицом в забор, и плакал, как ребенок.
— Поплачь, деточка, поплачь! Это не стыдно! — Роб вытер лицо рукавом и обернулся. Миссис Лулабелл, худая, высокая и сильная, протянула ему большое белое полотенце.
— Бывает так, деточка, что и плакать нужны силы! Одни сильные люди плачут, другие нет. А у мамы твоей не слабый характер! И сестра твоя—смотри какая! Сразу взялась за дело. Доктор сказал, что кто-нибудь из женщин должен ему помогать, и она тут же вскочила — я, мол, взрослая! И правда…
Она что-то еще говорила, но Роб не слышал что, а только чувствовал ее силу, доброту и сердечность. Он вытер лицо полотенцем и вернулся в дом к рыдающей матери, снова обнял ее и стал целовать заплаканные глаза.
— Сыночек… Роб… Робби! Папа твой… папа…
— Мама, доктор сказал, что есть надежда, если он будет бороться. А ты знаешь, что папа наш — борец. И нечего тебе заранее оплакивать его — всем известно, что ты самая сильная женщина во всей Джорджии! А кроме того, ты же не хочешь, чтобы папа услышал твой плач. Ему и так тяжко!
Роб заставил мать улыбнуться, потом, взяв полотенце, которое дала ему миссис Лулабелл, вытер ей лицо. Мать спросила:
— А где старшенькая?
— Там, в комнате, помогает доктору. Я и не догадывался, что она у нас первоклассная сестра милосердия. Но если ты сейчас же не возьмешь себя в руки, то нам придется ухаживать не за одним больным, а за двумя.
Лори попыталась встать с постели.
— Посиди, мамочка, — уговаривал Роб. — Постарайся успокоиться!
— Я уже хорошо себя чувствую, Роб. Как я могу успокоиться, когда папа лежит при смерти? Я должна быть возле него! — Она поднялась с постели и пошла в комнату вместе с Робом.
Трое Янгбладов молча наблюдали за доктором, в то время как четвертый Янгблад, не видя, что делается вокруг, лежал пластом на своем брачном ложе. Лицо Лори вновь стало спокойным и решительным; слез как не бывало.
И вдруг — тяжелые, страшные шаги на крыльце. Все в комнате замерли. Бам! Бам! Бам! «Отворите именем закона!» Ужас сковал всех, даже Дженни Ли. Не успел никто сделать и шагу, как дверь распахнулась и предстал сам закон в виде шестерых дюжих красномордых полисменов в синей форме, вооруженных и свирепых. Один из них был Скинни Мак-Гуайр.
Они остановились, целясь из револьверов в людей, окружавших постель.
— Мы хотим поговорить с черномазым Янгбладом, которого зовут Джо, — сказал старший, в чине лейтенанта. — На улице у нас автомобиль с отрядом полиции, так что вы оставьте ваши штучки.
Лори и Дженни Ли подались было к полисменам, но Роб оттолкнул их и выступил вперед.
— В чем дело? Что вам нужно? — обратился он к лейтенанту.
— Ты тоже из этой семьи? — спросил лейтенант.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.