Неожиданно Империали напрягся, не заслышав, но скорее — ощутив чьё-то приближение.
— Да, здесь не очень уютно, но прикажи он прибрать и обставить всё иначе, это было бы сделано за час. — В дверном проёме стоял Элиа Леваро. Инквизитор уже заметил, как легко и бесшумно, по-кошачьи, ходил денунциант.
— Я рекомендовал вам выспаться, Леваро.
— Благодарю, я это уже сделал. — Фискал оглядел потолочные балки, заглянул в глубины старого зеркала. — Я же говорил вам, Гоццано не был блудником. — Его небольшие, но полноватые губы обнажили белые зубы, — но в каком блудилище больше мыслей о похоти, чем в келье аскета, а? — Элиа неловко усмехнулся. В глазах его снова мелькнули настороженность, тоска и что-то ещё, чего Джеронимо не понял.
Что ты знаешь об аскетах, Элиа? Инквизитор понимал, что Леваро, придя без вызова, имеет какую-то свою цель и молча ждал. Молчал и Леваро. Он обошёл стол, подвинул стул, смахнув с него рукавом пыль, сел у окна. Вианданте являл собой нечто весьма непонятное, и привело прокурора сюда именно желание определиться, до конца постичь этого человека. Леваро хотел сработаться с новым главой Трибунала, а для этого важно было не ошибиться в нём, угодить и приспособиться. Но сейчас, оказавшись наедине с Империали, фискал ощутил неожиданную робость. Молчание становилось гнетущим, и тут инквизитор, почувствовав замешательство Леваро, воспользовался растерянностью подчинённого. Вианданте тоже нужно было кое-что понять. Является ли Элиа доверенным лицом и осведомителем Дориа, это рано или поздно станет понятно, важнее было уяснить: кем он является вообще?…
Голос монаха стал вкрадчив и бестрепетен.
— Вы намекнули мне вчера, Леваро, на мои возможности, одновременно предложив и свои услуги. «Прикажи Гоццано — ему не то, что девку, а и поприличней бы чего нашли», сказали вы. — Голос и лицо Империали тоже приобрели несколько шутовские очертания, он точно скопировал интонации Элиа из вчерашнего разговора. — Покойник, стало быть, ничего не приказывал, но ваша готовность исполнить и не отданное распоряжение пленила меня… — На губах инквизитора запорхала улыбка, странно не вязавшаяся с отяжелевшим, сумрачным взглядом.
Леваро впился глазами в лицо мессира Империали. Чертова красота этого утонченного лица смущала его, сбивала с толку. Он не понимал этого человека. Накануне Леваро показалось, что новый инквизитор слишком красив, чтоб быть умным, потом, напротив, — что он слишком умён, чтоб быть честным. Но днём его странная фраза о подлости заставила его подумать… А сейчас он снова… Что за бестия! Теперь Леваро испугался. Перед ним стоял новый человек с глазами сфинкса и лицом восковой куклы.
Джеронимо видел метания Элиа, чуть наслаждался его замешательством и жалел его. Страшный удел мудрецов, роковое бремя больших умов, почти невыносимая тягота — мгновенно невольно постигать всё. В эту минуту он понял — внезапным прозрением, что не Леваро приставлен к нему. Не стал бы соглядатай так подставлять себя. Тот вообще не лез бы на глаза. Вианданте лучезарно улыбнулся и полушёпотом осведомился:
— Стало быть, вы готовы найти для меня всё, что я прикажу?
Леваро, всё ещё не отрывая встревоженного, растерянного взгляда от лица инквизитора, осторожно кивнул. Его взгляд выдал душевное смятение. Джеронимо стоя, свысока оглядывал фискала. Его улыбка стала ещё лучезарней, но в глазах промелькнуло что-то, что окончательно смутило синьора Леваро. Он безумно жалел о своем приходе сюда.
Инквизитор чуть наклонился к прокурору.
— Ну, и чем вы меня порадуете, Леваро? Чем может похвалиться Тридентиум?
Леваро растерянно молчал. Чего он хочет? Проверить его? Или, действительно, просто распутник, что при такой-то красоте более чем вероятно? Ведь ни одна женщина не устоит. Значит, он давно переступил через все обеты… Но какие странные глаза… Найти ему баб, в общем-то, труда не составит, но… Мысли Леваро конвульсивно проносились в голове, но лицо не успевало обрести к ним нужные маски. Однако следующая фраза инквизитора парализовала все его судорожные размышления.
Голос Империали смягчился, но в этой мягкости, как в кошачьих лапах, таились когти.
— Но, понимаете, Элиа, девка мне не нужна. Я предпочитаю другое. И отрадно, что для этого искать вам никого не придётся… — Джеронимо подошёл вплотную, присел рядом, положил руку на бедро собеседника и, погладив его, заговорил мягко и слащаво, неосознанно копируя речь и интонации своего монастырского собрата Гиберти. — Едва мы познакомились, как понял, что вы нравитесь мне… Вы обаятельны. Я думаю, что мы поладим, не правда ли? — он со странной, порочной улыбкой обнял подчинённого.
Вианданте хорошо помнил события пятнадцатилетней давности. Он, как и все те, кто был почти нетронут растлением, сохранял обаяние юности и доныне, а в двадцать пять был красив ангельски. Эрменеджильдо Гиберти, чья склонность к мужеложству была многим известна, не мог не воспылать к нему страстью. Джеронимо запомнил и слова, и жесты брата Гиберти, и его несколько приторную мимику. Помнил и то, что поднялось в нём самом в ответ на мерзейший жест Эрменеджильдо. Не убил он его тогда чудом. Господь удержал руку его.
