Молнии Великого Се - [83]

Полуобнаженный ужасный воин совсем не походил на того веселого зеленоглазого оболтуса, который на семинарах спорил с преподавателями по поводу способа закалки сольсуранских мечей, и даже на того красивого и фактурного витязя, который во время реконструкции битвы при Фиолетовой, исполняя роль царя Афру, едва ли не в одиночку загнал всех «варраров» в Волгу, после чего не по канону признался своей царевне в любви. Таким она видела его всего лишь раз на экране монитора в охваченной пламенем рубке истребителя, задыхающегося от дыма, идущего в атаку на четыре корабля Альянса…

Легкое Облако, младшая жена великого вождя Бурана, затянула песню, подхваченную другими женщинами. Птица тоже подтягивала знакомый мотив, полуавтоматически анализируя количество ударных и безударных слогов, мелодическую линию, разночтения с другими вариантами. Все сходилось. Силлабический стих 4+8, напев четырехстрочник. Впрочем, к чему все это? К храмовым свиткам не применить, а поездка в Гарайю… Великий Се! Как можно думать о подобной ерунде!

Сидящая справа от нее голенастая рыжеволосая женщина восхищенно замерла, приложив руку к своему сильно выступающему вперед, округлому животу:

— Ой, сыночек шевелится!

— Почему ты уверена, что это сын?

Будущая мать, которую звали Яркая, была взята из рода Огня в жены старшим сыном Бурана Суховеем, отцом ей приходился Пожар, мудрый вождь народа Огня, первым присягнувший на верность царевне Сольсурана. Ее первенец, двенадцатилетний Шквал, проходил воинское обучение под руководством Ветерка.

— Конечно же это сын! Мне все говорят, будет мальчик! Я только сына и жду! — убежденно проговорила молодая женщина.

— Но ведь сына, когда он достигнет возраста посвящения, придется отдать на воспитание к дальним родственникам или отправить в мужской дом. Таков обычай, а девочка останется с тобой.

— Девочка подрастет и уйдет в другой род, как я, а сын же, повзрослев, вернется и будет моей опорой в старости!

Птица пожелала Яркой благополучия и замолчала, невольно прислушиваясь к собственному телу. Хотя никаких особых изменений в своем организме и самочувствии она пока не замечала, и до возвращения Лики не имела возможности что-либо проверить и подтвердить, ей до безумия хотелось, чтобы пророчество Словорека оказалось истиной. Особенно сейчас, когда Олег, толком не долечившись, опять покинул ее и вновь рисковал жизнью, которой, если верить странным предсказаниям Сема-ии-Ргла у него и так оставалось в запасе немного.

Мысли липли друг к другу словно комки паутины, как нить на веретено наматываясь на одну: что с Олегом, где он сейчас. Связь отсутствовала уже несколько часов, и это могло означать все, что угодно.

Птица почувствовала, что у нее затекла стопа, и поспешила переменить позу, стараясь не выпустить из рук свое плетение. «Интересно, привыкну ли я когда-нибудь обходиться без мебели». Травяная рубаха была почти готова, осталось два последних ряда. Когда только ее теперь удастся на Олега одеть? Увы! Помочь мужу и его товарищам она ничем не могла, и все, что ей оставалось, ждать возобновления связи и молиться, пытаясь, как и все вокруг, отогнать тревожные мысли, заглушив их работой.

Еще один ряд и можно заделывать ворот и проймы. Сейчас самое главное не сбиться с ритма рисунка и не напутать чего-нибудь в потайных узлах.

Ритуальный узор травяной рубахи каждого из сольсуранских племен состоял из двенадцати рядов. Первые четыре ряда были у всех одинаковыми и посвящались, соответственно, Великому Се, Владыке Дневного Света, трем его дочерям и духам стихий. Следующие четыре ряда рассказывали историю каждого племени, повествуя о его происхождении от духа одной из стихий или какого-либо священного животного, о месте, которое оно занимает в сольсуранском племенном союзе, о прошлом того или иного рода и той роли, которую он сегодня играет в судьбе племени.

Далее можно было переходить к владельцу рубахи. Подробно, аж в двух рядах описав его родословную, следовало скупо и лаконично на последнем ряду перечислить его заслуги. А если подвигов, совершенных обладателем рубахи, было так много, что описать их в двух словах не получалось, для этого отводилось специальное место: на вороте возле колец доблести или на рукавах, если таковые имелись. В отдельных родах разрешалось также занимать так называемый второй родительский ряд.

Заканчивая рубаху для Олега, Птица искренне пожалела, что он, вероятно ощущая ее как местную разновидность бронежилета, совершенно не признавал рукавов. На один ряд все его заслуги, даже без учета последних подвигов, просто не вмещались, а обижать его родню, занимая ряд предков, ей не хотелось. Старательно оформляя ворот, она думала о том, почему же все-таки нельзя занимать последний, двенадцатый, или как говорили здесь двунадесятый ряд. О его назначении сольсуранцы не могли ничего вразумительного сообщить ни первой, ни второй экспедиции, и ученые вот уже двадцать лет ломали головы, для чего он вообще.

Птица глянула на своих соседок. Яркая объясняла одной из дочерей Бурана, Метели, которой предстояло к концу весны стать женой ее двоюродного брата Костра, как плетут травяные рубахи у них в роду. Пресловутый двунадесятый ряд располагался не как у Ураганов в середине узора, отделяя Великого Се и Владык Дневного и Ночного света от духов стихий и смертных, а предварял весь узор, опережая даже ряд Великого Се.