Молнии Великого Се - [56]

Могучий Утес на своем посту опустил глаза. Честный воин испытывал чувство стыда за ослепленного жаждой мести родича, и Птица его понимала.

— До меня доходило, — собрав все свое спокойствие, обратилась девушка к Долу, — что ты, вождь, говорил иное, когда этот изгнанник бил варраров, угрожавших спокойствию твоих земель!

Вождь рода Земли недовольно засопел, точно табурлык, застрявший в горной расщелине, и поплотнее закутался в плащ, сшитый из драгоценных шкурок болотной выдры.

— Я много чего говорил прежде! — воскликнул он, не скрывая раздражения. — Я даже готов был простить Ураганам и их приемышу непомерную гордыню! — он бросил красноречивый взгляд туда, где с видом оскорбленного достоинства сидела его любимица Медь. — В конце концов, не мне, простому жителю травяных лесов, обсуждать выбор рожденного в надзвездном краю. Но Ураганы совершили неслыханное! Они не только разрушили Град Вестников, но еще и подняли руку на посланцев Великого Се! Если бы не мои воины, не уверен, отыскали бы их ныне среди живых!

— Еще надо бы узнать, — подал голос Глеб, — какова судьба наших товарищей!

От Птицы не укрылось, что во время этой реплики Ветерок криво усмехнулся и сплюнул на землю. Он достаточно хорошо знал бывшего университетского товарища, чтобы ожидать от него чего-то иного, но каждое новое проявление свойственной Глебу ограниченности и твердолобости вызывало в нем раздражение и досаду. Птица ох как это понимала.

— Думаю, Гнездо Ветров — это последнее место, где их следует искать! — отрезала она.

— Но ты ведь сама призналась, что видела на станции Ветерка и его сородичей! — Глеб старался говорить проникновенно и ласково, но в сочетании с его обычной надменностью это звучало почти оскорбительно.

— Не Ветерка, а человека, принявшего его обличье! — поправила руководителя проекта царевна.

Глеб в ответ только сочувственно покачал головой:

— Сколько можно упорствовать, рассказывая сказки об оборотнях? Ты же образованный человек, дипломированный ученый!

— Да какой там оборотень! — возмущенно подал голос шестой сын Дола Овраг, который вместе со своими воинами освободил посланцев. — Что я приемного сына Ураганов от вару не отличил бы? Да и сородичи его тоже люди были — не духи! Духов человеческим оружием не достать, а эти ничего! От наших мечей все до единого полегли! Один этот гад, — он указал на Ветерка, — через Великанов Рот ушел.

— Когда это произошло? — быстро спросила Птица.

— Пять дней назад, — без запинки ответил Овраг.

— Этого не может быть! — гулкий воздух площади без особого труда донес до стен Дома Земли голос Могучего Утеса. Камень сделал несколько шагов вперед и поднялся к священному огню. Несмотря на очевидную бедность и старомодную простоту одежды, вызвавшие усмешки младших сыновей Дола и презрительную гримаску на хорошеньком пустеньком личике Меди, Могучий Утес держался спокойно и с достоинством.

— Этого не может быть, — повторил он, — ибо пять дней назад Ветерок из рода Ураганов находился не со своими сородичами во владениях рода Земли, а на развалинах града Вестников и вместе со мной. Я готов в этом присягнуть перед духами предков.

Если бы здесь искали правды, то слов такого уважаемого человека, каким являлся последний потомок Могучего Утеса, было бы достаточно, чтобы признать невиновность Ветерка. Но все это представление было устроено больше для отвода глаз, а приговор Урагану вынесли задолго до этого и не здесь, а в царском дворце.

— Мы не подвергаем сомнению искренность слов Могучего Утеса и, тем более, сольсуранской царевны, — отведя глаза куда-то в сторону, сказал Дол. — Но у нас есть доказательства вины куда более веские, чем любые слова!

Он кивнул головой, и его воины бросили к священному огню на обозрение людей и духов пять или шесть травяных рубах, тех самых, в которых наемники громили град. Среди них Птица узнала и ту, которую Ягодник и его люди после побоища в ущелье Спасенных содрали с изрубленного тела Ветерка. Остальные тоже выглядели знакомыми. Именно эти узоры вместе с подробнейшей схемой плетения как изнаночной, так и лицевой стороны, служили иллюстрациями в исследовании. Птица хотела разоблачить лжецов, но ее не слышали.

Площадь пришла в движение. Говорили и кричали все. Немногие призывы к разуму потонули в общем реве оголтелой, обезумевшей толпы, почуявшей запах крови и жаждущей немедленной расправы. Рудокопы и землепашцы гневно потрясали кайлами и мотыгами, юные девушки и почтенные матери семейств визгливыми голосами призывали гнев Великого Се на головы вероломных Ураганов, мальчишки бросали в обвиняемого комья земли и яйца летающих ящеров.

На помосте и вовсе творилось что-то невообразимое. Дол картинно заламывал руки, вожди родов что-то возмущенно вопили, сыновья Дола доставали из ножен мечи и давали на них страшные клятвы, Глеб орал на Синдбада, пытаясь ему что-то доказать. И на фоне этого вполне не ложного пафоса особенно жуткой выглядела довольная улыбка, застывшая на холодном личике Меди, и циничный, торжествующий смех Синеглаза.

Надо сказать, что все эти нюансы Птица отметила уже после. В тот момент она не видела ничего, кроме ощеренного копьями, топорами, кайлами и мотыгами многорукого, многоголового чудовища, неотвратимо, как оползень, надвигавшегося на колодки, и лицо Ветерка, на котором спокойная решимость встретить судьбу странно сочеталась с жалостью по отношению к окружающим его людям.