Я улыбаюсь ей, а потом, смущенная, смотрю в сторону.
Она кладет вилку и ухмыляется.
– Пришло время, Бетси, – сообщает она, отбрасывает локоны за плечи и кладет ногу на ногу. – В этом нет ничего странного, когда двое людей любят друг друга, ты же понимаешь.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я, понимая наконец то, что Молли знала всегда и чего она никогда не забывала, несмотря на свою судьбу.
Она улыбается мне, поднимает глаза к небу.
– Бетси, – говорит она, – ты точно пьяная.
– Я выпила только один стакан вина. Только один, за обедом, – и я заворачиваюсь в свое пальто, будто защищаясь.
– Ce n'est pas le vin [25], – возражает она. – Ты сходишь с ума по нему, ведь правда? Он заставляет твое сердце биться чаще.
– Он хороший человек. – Мне хочется признаться ей, но я не могу.
– Все в порядке, – успокаивает она, облизывая один за другим свои пальцы именно так, как я всегда любила. – Признайся. Разве тебя это не волнует самым чудесным образом?
– Да, – признаюсь я, кладя сумочку на стол и считая свой пульс, который чувствуется где-то на животе; моя верхняя губа покрывается мелкими капельками пота. – Да, волнует.
А потом я вспомню те давние ночи, когда мы шептались под одеялом, а мечты у нас были розовыми и светлыми, как сахарная вата. Я вспомню, как мы бежали – рука в руке – между рядами кукурузы, как ветер трепал наши косы; бежали мы до тех пор, пока, обессилев, не падали друг другу в объятия, почти бездыханные. Я вспомню это и еще многое другое. И в этот момент я обниму Молли, теплую, настоящую, обеими руками, вдыхая липкий запах яблока и вишни, и мы обе рассмеемся.
