Молли - [17]

– мы никогда не играли в куклы, а теперь ты собираешься произвести на свет самую настоящую! Ты боишься? Я бы боялась. Правда, ты-то не боялась никогда и ничего. А когда ребенок должен родиться?

Молли, напиши еще и расскажи мне все. Твой отчим – кто он? Ты с ним еще общаешься?

Моя жизнь событиями не богата. В этом году я буду играть нападающей в баскетбольной команде. В прошлом сезоне мы выиграли чемпионат в своей лиге, я набирала примерно шестнадцать очков за игру. Леонелл Триллинг тоже играет в команде. Помнишь ее? Я надеюсь поступить сначала в Чикагский университет, а потом – в Гарвард и получить степень по юриспруденции, как папа. Я помогаю ему в офисе по субботам – главным образом печатаю и подшиваю документы, но все-таки многое узнаю. Закончив работу, я читаю некоторые его дела – очень интересно.

Мама и папа просят, чтобы ты дала нам знать, если мы еще чем-то можем помочь. Желаем тебе всего наилучшего, счастливого Рождества тебе и твоему мужу!

С любовью, Бетси.

Молли не ответила мне.

В начале января моему отцу позвонили из адвокатской конторы в Денвере. Я была на девичьей вечеринке в доме Нелли, когда он позвонил и сообщил мне новость. Слышно было очень плохо, словно при скверной радиотрансляции.

– … умерла в новогоднюю ночь, – сказал он. Я прижала трубку к уху. Из комнаты доносились взрывы смеха, и я зажала другое ухо пальцем. На улице шел снег, и мне хотелось чувствовать себя так же – немой и белой.

Девочки перестали наконец бросаться подушками и перебрались в гостиную.

– …поеду в Колорадо на следующей неделе, – говорил отец.

Девочки в гостиной пели вместе с Патти Пейдж «Что за прелесть эта собачка в окне».

– Могу я поехать с тобой? – спросила я.

– Нет, это очень долгая поездка, причем всего на пару дней. Я потом все тебе расскажу. Я очень сожалею, Бетси. Я знаю, как ты ее любила, и мы с твоей мамой тоже ее любили. Мы обязательно закажем поминальную службу здесь, в Чарльстоне, когда я вернусь.

– Я хочу поехать с тобой, – я по-прежнему смотрела в окно.

Снег стал падать быстрее, он падал быстро и тихо, постепенно превращая кусты и деревья в странные, расплывчатые холмики.

Трубку взяла мама.

– Дорогая, мне так жаль, – голос у нее был хрипловатый, словно она плакала. – Держись. Молли сейчас у Господа.

Звуки «Ура, маленький блестящий червячок!» заглушили Патти Пейдж. И мои подружки вышли гуськом из гостиной, как танцовщицы в Мулен Руж; они принялись прыгать по комнате, смеясь и задыхаясь.

– Приезжай за мной, – сказала я маме. – Я не могу оставаться здесь.

Молли умерла. Молли умерла. Молли умерла.

Она умерла, производя на свет мертвую дочку, умерла в ночь наступления Нового года, пока я вместе с друзьями пела рождественские гимны. Ее муж на следующий день повесился.

Через два дня мой отец, глядя на меня строго и прямо, передал мне коробку, в которой лежали дневники и сувениры Молли, а также деревянную шкатулку со стеклянной крышкой, где было множество бабочек – голубых и желтых, светло-коричневых, ярко-оранжевых и синих.

– Она хотела, чтобы это досталось тебе, – пояснил отец. – Так написано в ее завещании.

Я отнесла эти сокровища в свою комнату. Бабочки словно трепетали в своем гробике – было похоже, что они одновременно и тревожатся, и покоятся. Я почувствовала, что не смогу смотреть на них долго. Положив шкатулку на книжную полку, я взяла другую коробку Молли, завернутую в зеленую, как мох, бумагу, к которой был прикреплен небольшой букетик фиалок. Сколько раз открывала Молли эту крышку? – подумала я. Как часто она клала сюда что-то новое?

У меня и у самой была такая коробочка, только украшенная лилиями. Шли годы, и я складывала туда рождественские открытки и «валентинки» от друзей (Молли исполнилось бы восемнадцать как раз в День Святого Валентина!), церковные бюллетени с моей конфирмации, брошюры с маминых выставок, фотографии нашей баскетбольной команды, билеты в кино, а на дне хранились давние письма и открытки от Молли.

Никогда я не вела дневника. Сейчас мне кажется, что это, вероятно, ошибка. Если кто-то прочитает бумажки, сложенные в моей шкатулке, что он обо мне узнает? Что я узнаю из бумаг, которые прислала мне в своей шкатулке Молли?

Сверху лежало письмо, которое я послала ей меньше месяца назад. Оно казалось сейчас таким бессмысленным, таким пустым. Внизу – ее дневники, набор почтовых открыток и фотографий, какие-то старые заколки.

Я,открыла первый дневник. Посвящение гласило: «От мисс Элизабет Энн Трюмонт мисс Мэри Алисе Лиддел»; рядом было наклеено фото Дороти Ламур в длинных черных перчатках, которое я вырезала из киножурнала. Первый пассаж, написанный витиеватым почерком Молли, начинался так:

«Я никогда не прощу свою мать зa то, что она увезла меня от Бетси. По крайней мере, она разрешила мне. остаться у Бетси на всю ночь накануне отъезда – сказала, что я буду мешать ей укладываться, но я знаю, что лейтенант Джонсон приходил ей помочь. Я слышала, как она говорила с ним по телефону. Мы с Бетси теперь кровные сестры – так что мы не можем забыть или предать друг друга, где бы мы ни находились и что бы ни делали».

Я не могла читать дальше.