Молитва за отца Прохора - [54]

Мы работали практически голыми, так как отдали одежду на пропарку и дезинфекцию. На себе имели только какую-нибудь тряпку, обернутую вокруг пояса. К счастью, сентябрь выдался теплым. Тела умерших мы подбирали, грузили на машины, и их куда-то отвозили, наверное, в ущелья в предгорьях Авалы. Трупы были синими, с раздутыми животами. Среди них были и мои земляки из Драгачева.

Тогда умерли Янко Ечменица из Живицы, Милован Ружичич из Горачичей, Василие Джуровлевич из Граба, Дмитар Буйошевич из Бели-Камена. Других я не помню.

Через семь-восемь дней забрезжила победа, болезнь под нашим напором потихоньку отступала. Уменьшилось число умерших и вновь заболевших. Это вливало в наши сердца надежду, у нас выросли крылья и появились новые силы. Мы работали, как одержимые, надо было добить раненое чудовище, размозжить ему голову, разорвать пасть.

Нет, я в это не верю. Думаю, им невыгодно было, чтобы мы проиграли. Новый контингент мучеников ждал перед воротами лагеря, а их не могли принять, пока не обуздают болезнь. Что касается нас, заключенных, им было все равно, убить ли нас всех сразу или убивать постепенно, не торопясь, поэтапно.

Нам были готовы даже продлить срок на несколько дней, так как убедились, что мы добьемся поставленной цели. Наша борьба затянулась еще на пятнадцать дней, после чего доктор Юнг провозгласил, что опасность миновала, во всяком случае на данный момент. У нас получилось, благодаря Божьей помощи.

Конечно, главным в нашей борьбе был доктор Пияде. Но почти сразу после этого он скоропостижно скончался. Сердце не выдержало, когда он узнал, что в Яинцах расстреляли его жену и сына. И хотя он не был христианином, мы ему тайно устроили поминовение. Когда в помещении не было старосты, люди под моим руководством молились за его благородную душу Те немногие, которые вернулись домой из Баницы, должны только его благодарить.

В первую ночь после его смерти, около полуночи, когда мы были уверены, что нас никто не услышит, мы начали молебен. Я попросил, чтобы все сто заключенных в нашем четвертом номере, лежа на нарах, повторяли мои слова. Поскольку доктор Пияде был евреем, свой крест при обряде я не использовал. Шепот сотни человек заполнял просторное помещение. Мы молили Бога отправить душу нашего спасителя к праведникам и простить ему земные грехи, которые, конечно же, были у него, как у любого смертного. Люди повторяли за мной:

«Блажен, кто уповает на Господа

И кто творит добро.

Сердце доктора Пияде

Было вместилищем любви к ближнему».

И тут случилось недоброе. В помещение неслышно вошел Крюгер с нашим старостой и двумя эсэсовцами. Крюгер сразу же взбесился и заорал: «Хватит!» Его голос, как острый нож, пресек нашу молитву. Он велел всем нам выйти наружу. Пока мы выбегали, нас жестоко били. Особенно старались надзиратели Лале и Белич, которые тут же подоспели. Нас построили перед бараком, и Крюгер, с бичом в одной руке и с парабеллумом в другой, прохаживался перед строем, в ярости раздавая пощечины. Когда закончил с этим, спросил:

– Кому предназначалась эта молитва и кто все это организовал?

Все молчали.

– Вы будете отвечать, или я вас всех прикажу расстрелять за нарушение лагерного режима?

Он подошел к Станое Капларевичу из Милатовича, вероятно из-за того, что он был старше других, и сказал ему:

– Эй, ты! Ты старый человек, должен быть мудрым. Не хочешь нам все рассказать?

– Мне нечего вам сказать, – процедил сквозь зубы Станое.

– Нечего?! – заорал Крюгер. – Тогда выйди из строя!

Тот вышел вперед, и Крюгер приказал раздеть его догола. Станое стоял в чем мать родила. От него остались кожа да кости, а лет ему было где-то за шестьдесят.

– Так кто все это организовал? – снова спросил Крюгер.

– Не знаю, – отвечал Станое.

– Сейчас ты все скажешь, – выпучив глаза, он начал хлестать его бичом изо всех сил. От жестоких ударов старческое тело превратилось в синюю окровавленную массу и рухнуло на землю.

Кровь прилила к моей голове, я не выдержал и сделал шаг к палачу:

– Я все организовал.

– Могу спросить, с какой целью?

– Чтобы отдать дань уважения человеку, который спас нас от страшной болезни, доктору Пияде.

– Так, значит. Во славу этого еврейского пса вы превратили лагерь в богомолье?!

– Богомолья в этом злом мире никогда не будет слишком много, – отвечал я ему.

– В злом мире? И кто же его сделал таким?

– Злые люди, – отвечал я.

– И кто же эти злые люди, хотелось бы знать?

– Их везде полно, они работают против Бога.

– Кого ты, поп, из себя изображаешь? Спасителя этого сброда, который не дает миру стать лучше, или обычного комедианта?

Я уже говорил, доктор, что Крюгер хорошо говорил по-сербски, поэтому нам был не нужен переводчик. От моих слов он впал в ярость и начал нещадно меня охаживать кнутом. Я свалился на землю, а он дал знак продолжать избиение. Я потерял сознание и не знаю, как долго длилась экзекуция.

Когда я пришел в себя, оказалось, что я в бараке лежу на нарах. Нам объявили, что наказаны все, поэтому на три дня отменяется горячее питание, будет выдаваться только по куску кукурузного хлеба, а мне вообще запретили прием пищи. Но я пережил и это.