Молиться за Рэйн - [34]

Пока она говорит, я начинаю замечать проблески этой девушки в той, на которую смотрю. Под глазами размазана тушь. Полдюйма отросших светлых корней, которых я раньше не замечал. Убийственные гребаные изгибы, которые она прятала под всей этой мешковатой одеждой. Школьная красотка Рэйнбоу превратилась в задиру Рэйн.

Но они обе только маскировка.

Я щелкаю пальцами, когда до меня доходит смысл.

— Ты же хамелеон!

Рэйн бросает на меня оскорбленный взгляд.

— Ты думаешь, я притворяюсь?

— Нет. Ты просто приспосабливаешься. Ты меняешь свой внешний вид, соответствуя окружающей среде, чтобы выжить, как хамелеон.

Она закатывает глаза и смотрит на меня.

— А ты кто тогда?

— Я? — спрашиваю, показывая на себя бутылкой водки, которую держу в руке. — Я тот, кто хорошо разбирается в людях. — Я подмигиваю ей и делаю еще один глоток, морщась от того, как жидкость обжигает мое горло. — Наверное, это побочный эффект от смены домов каждые шесть-двенадцать месяцев.

Я ставлю бутылку на пол рядом с собой, но, когда снова поворачиваюсь к Рэйн то вижу, что она больше не смотрит на меня. Она смотрит на палку от корн-дога, которую держит в руках.

— Уэс? — спрашивает она, перебирая деревяшку пальцами.

— Да…

Она бросает палку в огонь. Пламя вспыхивает синим, вероятно, от всех этих гребаных химикатов и консервантов.

— Что случилось с твоей сестрой?

Бл*дь.

Я сглатываю и решаю сорвать пластырь.

— Она умерла от голода.

Вот. Я это сказал. Теперь двигаемся дальше.

Рэйн поворачивается ко мне, ее глаза округляются от шока.

— Что? — она качает головой, морща лоб от непонимания. — Но как?

— Пренебрежительное отношение. — Я пожимаю плечами. — Ей было всего восемь месяцев. Наша мать была наркоманкой и едва могла позаботиться о себе, а наши оба отца оказались вне игры. Я сам добирался до школы и искал еду в мусорных контейнерах позади «Бургер Паласа», но я ни разу не подумал о том, чтобы накормить свою сестру. Она ведь была совсем крошкой, понимаешь? Я даже не мог подумать, что она ест пищу.

— О Господи, Уэс…

Рэйн открывает рот, как будто хочет сказать что-то еще, но я перебиваю ее:

— Она постоянно плакала. Все гребаное время. При каждом удобном случае я убегал играть в лес или к друзьям, чтобы не слышать этого. А потом в один прекрасный день плач просто… прекратился.

Я помню облегчение, которое испытал, а затем ужас, когда обнаружил ее безжизненное тельце, лежащее лицом вверх в своей кроватке.

— Я позвонил в 911, и приехали копы, это был последний раз, когда я видел свою мать. Мой куратор сказал, что я смогу навестить ее в тюрьме, но…

Я качаю головой и смотрю на Рэйн, ожидая, что из ее приоткрытых губ вот-вот польются типичные сочувствия: «Мне очень жаль. Это просто ужасно. Бла, бл*дь, бла». Но она даже не смотрит на меня. Она снова смотрит в огонь, находясь за миллион миль отсюда.

— Моя мама тоже забеременела, когда мне было около девяти.

Мой желудок падает. Рэйн никогда не упоминала о том, что у нее есть младший брат или сестра, так что я почти уверен, что у этой истории нет счастливого конца.

— Я была так взволнована. Я любила играть со своими куклами, и скоро у меня должна была появиться настоящая живая кукла, с которой я могла бы играть каждый день.

— У нее случился выкидыш? — спрашиваю я, надеясь, что ответ будет положительным.

Она отрицательно качает головой.

— Мой папа становится очень злым, когда выпьет. Ко мне он никогда не прикасается, но иногда, когда сильно напьется, моя мама…

Вдруг Рэйн становится очень тихой. Как будто ее кто-то выключил. Она замолкает и перестает дышать. Она даже не моргает. Просто смотрит на этот проклятый огонь, и все краски уходят с ее лица.

— Рэйн…

Она закрывает свой рот и нос ладонями, и я знаю, что в любую минуту она начнет трястись и выдергивать волосы.

Вот черт!

— Эй. — Я кладу руку на ее обнаженное плечо, но она отшатывается от моего прикосновения. — Рэйн, расскажи мне, что происходит?

Она качает головой, по-моему, чересчур сильно.

— Ничего, — лжет она, заставляя себя встретиться со мной взглядом. — Я просто… мне очень жаль твою сестру. — Печаль в ее голосе такая искренняя, но, когда она зевает, это выглядит чертовски фальшиво. — Я так устала, наверное, пойду спать, хорошо? — Она выбегает из комнаты, даже не дождавшись моего ответа.

Какого хрена?

Я слышу, как дальше по коридору захлопывается дверь, но плача не слышно. По крайней мере, пока. Уверен, она слишком занята тем, что достает маленькую белую таблетку из маленького оранжевого пузырька.

Ну и наплевать. Я не собираюсь преследовать эту сумасшедшую задницу. Я планирую остаться прямо здесь, выпить всю эту бутылку водки, наслаждаясь огнем, и затем вырубиться на хрен.

Я делаю большой глоток ледяной жидкости, когда из коридора до меня доносятся звуки, похожие на музыку.

Ну и что с того? Может она решила послушать музыку перед сном?

Затем я узнаю песню — «Stressed Out» группы «Twenty One Pilots».

Twenty One, бл*дь, Pilots.

Она в его комнате, слушает его музыку, носит его одежду, как будто все еще принадлежит ему. Но это совсем не так, и ей чертовски давно уже пора это понять.

Подпитываемый тремя, четырьмя или шестью большими глотками водки и странным поведением Рэйн, которое, очевидно, заразительно, я встаю и шагаю по темному коридору, в котором она недавно исчезла, злясь, что мои босые ноги не издают ни единого звука на этом потертом ковре. Хочу, чтобы она слышала, как я иду. Хочу, чтобы мои шаги сотрясали стены всего этого гребаного дома.