Молитесь за меня - [4]

Признаюсь, когда подошел к мосту, устал изрядно. То ли от жары, то ли от непривычки: ведь это был первый день пути. Так что быстрая и прохладная Жиздра была кстати. К тому же, у меня есть своеобразное хобби: когда-то я решил искупаться во всех известных русских реках. В Жиздре я еще не купался. Компанию мне составили пятеро юных цыган. Душой их общества были Зина и Рада. Цыгане купались на противоположном берегу, довольно далеко от меня, но шумовое оформление было такое, что спустя пять минут я не только знал, как их зовут, что они друг о друге думают, но даже все их недостатки. Особенно помогла мне в этом Рада. На вид ей было около 9-10 лет, старшие братья и сестра решили ее научить плавать. Самое интересное, что сама Рада этого не хотела. Особенно досталось Зине. Честно говоря, я и не подозревал, что русский язык в цыганской интерпретации так сочен. Когда Рада проорала, яростно взбрыкивая всеми конечностями, что ее сестра "старая шлюха", это чуть не кончилось для юной цыганки плачевно. Нет, на нее сестра и не думала обижаться, просто все так дружно рассмеялись, что разом выпустили руки. Но все обошлось. И когда я поднимался на гору, начинавшуюся сразу у реки, услышал доносившееся с реки девичье пение. Пела Рада. А на горе, и я уже это знал, когда-то находилась богатая усадьба князя Оболенского. Оболенских на Руси было когда-то много, среди них случались не только корнеты. Их усадьбы, вернее, то, что от них осталось, встречались мне раньше в Тульской, Липецкой, Рязанской и других областях. Я так и не узнал, как точно звали этого Оболенского ( кажется, Николай Алексеевич), но был он, судя по всему, человеком незаурядным. И хозяином отменным. Фамилия дворянская, но на Гаева из "Вишневого сада" не похож совсем. Построил большой стеклозавод, который прекрасно работает до сих пор, здание вокзала на станции Слаговищи, доныне лучшее здание на всей этой ветке. И усадьба его, грабленнаяпереграбленная, до сих пор продолжала служить людям. До войны находился здесь санаторий, в войну госпиталь, сейчас интернат для детей с замедленным развитием. Вход найти легко: пусть от былых ворот ничего не осталось, старые липы, неизменные спутники русских усадеб, показывают, где была въездная аллея. Много новых одноэтажных построек. А где же барский дом? С трудом, но нахожу его, вернее, то, что от него осталось: четыре стены без крыши, а если более точно, фрагменты от стен. Попробовал провести "изыскательские" работы: вот здесь, судя по всему, был парадный вход, на этой лужайке, видимо, росли цветы; к реке спускался фруктовый садик. Сейчас от всего этого остались только красный скелет дома, да буйная зелень, из которой можно составить полный гербарий под названием "дикорастущие растения средней полосы России". Но таким же, как и сто лет назад оставалось это небо, высокое-высокое, от зноя белое. Эта река, несущая свои теплые воды. И так же, как и сто лет назад жужжит шмель, присаживающийся на цветок. Я лег под орешником, закрыл глаза... Не знаю, сон ли, грезы или видение это было. Увидел я девчушку в белом платье и с мячом в руке. Лет двенадцать я дал бы ей, но ведь длинные белые платья взрослят детей. Черт лица я не мог разглядеть. Девочка что-то закричала, подбросив мячик вверх. На крик выскочила собачонка, белая, с темными ушами и пятнами на боку. Вдруг девочка и собака увидели меня. Собака бросилась в кусты и остановилась. Ребенок вроде бы не испугался, но, оглядываясь, пошел к кустам. Мне хочется крикнуть: не бойся, я случайный путник, но я друг, - только слова застревают в горле; хочу спросить: как зовут тебя, и опять не могу. Но откуда-то сверху донеслось тихое, словно шелест листьев: Та-ня, - Аня, -я... Девочка в последний раз посмотрела на меня и скрылась в зарослях. Я открыл глаза. Там, где она только что стояла, грустно вздрагивали ветви орешника, словно их кто-то задел. А между тем ни ветерка, ни человека. Только зной, небо и старые развалины.

Осталось рассказать про этот день совсем немного. Как одуревший от жары брел по шпалам: сойти в сторону нельзя - речушка Грязна постаралась - кругом болотистый лес. Стало заходиться в перебоях сердце. И в этот момент я дошел до полустанка 311-й километр, где добрая русская женщина Екатерина Михайловна Чукаева не только накормила, напоила, но и как-то незаметно рассказала о своей жизни здесь, посреди лесов; как дала мне на дорогу банку молока и яиц, пожелав доброго пути и прося написать ей, как только вернусь домой; как доплелся вечером до станции Киреевская, зашел в здание вокзала, достал спальный мешок и уснул на деревянной скамье. Входили и выходили люди, удивленно смотрели на чудака, кто помоложе и посмелее, даже подходили. Но мне было все равно. Я спал, и мне снилась девочка в белом платье. Мне было хорошо. И почему-то хотелось плакать.

20 июня. Солдатская Богоматерь.

Удивительно. Поднявшись рано утром со своего деревянного ложа, я почувствовал, что отдохнул прекрасно. Ноги будто сами просились в дорогу. Единственное, что беспокоило, так это сама дорога. В своем пути я старался избегать больших асфальтированных дорог, напрямую соединявших города, предпочитая те, которые у нас скромно называют "дорогами районного значения". Вот почему в Белев я направился не прямым путем, на восток, а на юг, через козельские и белевские деревеньки. Пусть путь будет длиннее, но интереснее. Однако в данном случае не нужно было забывать, что Белев - это уже другая область, Тульская. А из опыта я уже знал, что в таких "приграничных" местах найти правильный путь и не заблудиться - дело не простое. Прошли те времена, когда люди вешали сумку через плечо и отправлялись в дорогу пешком, не смущаясь расстоянием. Пути-дорожки, тропинки-стежки между деревнями, особенно теми. Что обезлюдели или находились в разных территориальных объединениях, зарастали. Но все это мне было суждено испытать вечером.