Молчание золотых песков - [73]

— Ты имеешь в виду, что у нее идет пар из ушей? И что у него раздувается шея, становясь на два размера больше? Да. Я заметил.

— Тревис, как ты отреагировал, когда увидел ее нового друга?

— Испытал облегчение оттого, что мне не надо слишком беспокоиться из-за нарушенного обещания приехать к ней на неделю. И… некоторое возмущение, наверное. Если быть честным, то некоторое возмущение.

— Ты хотел бы снова изменить свое мнение?

Я долго не отвечал. Целых три хода, один из которых потребовал от меня усиления защиты против его королевского слона. Я придумал отличный ход. Пока он изучал позицию, я откинулся на спинку стула.

— Это ты насчет того, что я изменил тогда свое мнение. Нет. Инстинкт не подвел меня, когда Гарри пришел сюда. Он не собирался стрелять в меня. Предположим, что я отстал на полшага или на шаг. Возможно, я достаточно стар или мудр, чтобы перейти в положение, когда уже не нужна скорость. Единственное, что я знаю, — мне нечего ждать везения в будущем, потому что его не было и в прошлом. А раз нет везения, придется самому делать себя счастливым. Я знаю, что главное — это чувство, которое я испытаю, когда начну строить собственное счастье… И Джиллиан тут ни при чем. Я мог бы расслабиться, найти себе богатую даму и успокоиться. Но это была бы неполноценная жизнь. У меня есть неистребимые привычки. Не могу отделаться от запаха, вкуса и ощущения смерти и стараюсь не допустить того, чтобы она слишком приблизилась. Если бы я знал, что смогу не допустить этого, то не чувствовал бы ничего подобного.

Мейер долго думал над этими словами, потом долго думал над своей позицией и наконец сказал:

— Если сомневаешься, сделай рокировку. — Он передвинул короля в угол, под охрану ладьи, и добавил: — Тревис, я очень рад, что ты принес нам чуть-чуть удачи. Я рад, что нахожусь здесь. Но…

— Но?

— Но с тобой что-то не так.

— Я вижу во сне всякие гадости. Моя память похоже пришла в порядок. Она почти все расставила по местам. Но у меня действительно отвратительные сны. Прошлой ночью я покупал рубашку. Продавщица предупредила, что ее шили на островах, а там они не точно проставляют размеры, поэтому я должен ее примерить. Когда я надел на себя рубашку и вышел, то увидел, что это точно такая же рубашка в африканском стиле, какая была на Лайзе в вечер нашего знакомства. Когда я попытался объяснить девушке, что мне нужна другая, она быстро подошла ко мне, протянула руку и с щелканьем пристегнула что-то спереди. Это был большой круглый белый предмет, слишком тяжелый для переда рубашки. Я поднял его и понял, что щелкала нижняя челюсть черепа, которая, захлопнувшись, прикусила зубами ткань. Это был очень белый, отполированный, изящный череп, и сначала мне показалось, что это череп какого-то хищника. Потом вдруг я понял, что это череп Лайзы. Я хотел заставить девушку снять его, но она сказала, что он продается вместе с рубашкой. Ни с какой другой, а именно с этой. И я проснулся.

— Господи Боже, — тихо прошептал Мейер.

— Но обычно я вообще не вижу снов.

— Скажи спасибо, Тревис. Что-то еще не так?

— Да.

— Не можешь пока объяснить этого словами?

— Мне кажется, что скоро смогу. Когда этот момент наступит, я тебе все объясню…

— Пытаешься угрожать конем? Давай. Посмотрим, что у тебя получится.

В следующее воскресенье, а было это в конце мая, мы с Мейером отправились на пляж. Ветер стих, на солнце стало очень жарко, и мы переместились в тень, на скамейку. Я наблюдал за двумя симпатичными дамами, прогуливавшимися по пляжу. Они шли, старательно распрямив плечи и втянув животы, смеялись и болтали. Элегантные дамочки. Совершенно незнакомые. Они лишь коснулись моей жизни и уже уходили из нее, и я никогда не узнаю их и не прикоснусь к ним, так же как к двум миллионам или к десяти миллионам их грациозных сестер.

— Кажется, сейчас я смогу выразить одну проблему двумя словами. Но это только попытка. У тебя хватит терпения?

— Ты что, часто видел меня нетерпеливым?

— Начну со слов, сказанных Рупом Дарби на Гренаде. Это фраза, не слово. Она определяет состояние. Без женщин. Физически, он имел в виду. Полнейшее сексуальное опустошение, когда кажется, что никогда больше не захочешь видеть ни одной женщины. Но у меня это в другом смысле. Вся моя любовная жизнь проходила до Гренады целую вечность назад.

— Так. Значит, без женщин, но не в физическом смысле.

— Господи, нет. Эти две, что только что прошли мимо, вызвали предполагаемую реакцию. И я прекрасно помню прикосновение гладкого и теплого бедра той маленькой христовой певчей на своем затылке. Физическая способность — это прекрасно. Нет, Мейер. Я чувствую себя опустошенным и сломленным в другом смысле. Я противен самому себе, не могу представить себя в действии.

— Как?

— Все мои представления о том, как заниматься любовью с женщиной, кажутся мне банальными. Я слышу свои слова, которые говорил слишком многим: «Должна быть какая-то привязанность, милая. Уважение друг к другу. Мы не должны причинять вреда ни себе, ни другим, дорогая. Обе стороны должны давать и получать, любимая». О, Мейер, да поможет мне Бог, все это звучит как разговор при торговой сделке. Я обманывал их и обманывался сам. Смотри. Вот у меня в руках упаковка. И на этой упаковке маленькими буквами написано, что это чертов гуарановый чай. Мэри Диллон взяла упаковку. Я не заставлял ее. Я просто положил ее на видном месте, где она могла бы заметить ее. Она взяла ее, ей понравился продукт, и потом она вышла замуж за Гарри Бролла. И вот теперь она погребена за волнорезом, под бетоном. Значит, что-то не так или с надписью мелкими буквами, или с обслуживанием, или с навязанным товаром, Мейер. Я просто не могу… Я не в состоянии снова услышать свой собственный искренний, любящий, гадкий голос, произносящий эти затасканные слова о том, что «я не сделаю тебе ничего плохого, крошка, я просто хочу переспать с тобой и сделать из тебя настоящую эмоционально здоровую женщину».