Молчание сонного пригорода - [58]

— Да полно. — Я принес пакет со стола. — Знаешь, мы едим слишком много всякого мусора.

— Еще бы. Давай, не жадничай.

— Ты не хочешь узнать, как играют в эту игру? — Я держал пакет на расстоянии вытянутой руки.

— Черт, Майкл, дай мне пакет.

Я сунул его между ног, а когда она залезла в него рукой, я сжал ноги.

— Эй.

— Что?

— У меня был очень длинный день. — Она попыталась высвободить руку. — Меня обвинили в супружеской измене, а муж хотел закадрить нашу няньку.

— Но я же объяснил. — Джейн попыталась выдернуть руку, но я сжал ее сильнее. Все-таки хоть на что-то «Ре-Флекс» сгодился. — Так или иначе, я хочу тебя.

— Отпусти меня.

— А ты заставь меня.

Это было глупо. Рука Джейн превратилась в кулак. Внезапная боль растеклась до самых коленей, и я поковылял к стулу.

— А-а-а…

— Майкл, извини. Я не хотела… я только хотела, чтобы ты… давай я тебе помогу.

— А-а-а…

Через минуту мой ангел-хранитель в черных шортах склонился надо мной, протягивая пакет с кубиками льда.

— Вряд ли это поможет, — слабым голосом проговорил я.

— Попробуй.

— Нет, я…

— Попробуй.

Одной рукой она обняла меня за плечи, чтобы утешить. И я попробовал, чтобы не рисковать здоровьем еще раз. Я находил ее силу эротичной — или нашел бы при менее болезненных обстоятельствах. Я не говорил, что Джейн на сантиметр выше меня? Может быть, в семье недостаточно места для двух настоящих мужиков.

Пульсирующая боль стихла только после полуночи. Джейн любезно предложила помассировать больное место, но я с благодарностью отклонил предложение. Вместо этого я лежал на спине, беспокойно думая, в кого же мне превратиться теперь. Чтобы оценить ситуацию по достоинству, нужно иметь настоящее чувство юмора. «Погоди-ка, — подумал я, погружаясь в прерывистый сон, — я кое-что придумал. Это тебя сразит».

Глава 10

«Сентра» поблескивала, как серое облако, у школьной площадки, куда летом приезжал фургончик с мороженым. Сливаясь у ворот, дети разделялись у ограды и расходились в разные стороны. Некоторые текли, как вода, другие сыпались, как песок. Некоторых провожали родители, но вскоре они улетучились, словно дым. Человек в серых брюках вглядывался в детскую толпу, как вдруг его взгляд остановился на светловолосом мальчугане, которого так и хотелось назвать Билли, он повернул голову и разговаривал с мальчиком-азиатом, который хлопал себя руками по бокам, изображая птицу, и взлетал к верхушкам деревьев.

Билли сел в машину человека, и дорога исчезла, хотя сзади на них лаяла черная собака. Но теперь человек был и мальчиком, он вертелся в коротких, потных пальцах, которые никак нельзя расцепить. На светофоре загорелся синий цвет. Они съехали с авиатрассы в половине второго и скоро уже огибали покрытое стерней поле, словно небритое лицо, окаймленное деревьями с плакучими ветвями, похожими на волосы. Машина ехала медленнее и медленнее, пока наконец не свернула носом с дороги и не остановилась. Человек положил руку себе на бедро. Теперь он был мальчиком Билли и беспомощно смотрел на узловатую, мозолистую руку. Щелкнул сустав. Указательный палец дважды постучал, похожий на шею животного, вытянутую, чтобы посмотреть, что там у него над головой. Рука поползла к «молнии» на джинсах.

У него стало восемь конечностей, как у насекомого. Он спустил белье до икр, стряс его с себя. Его обнаженный пенис был похож на неоперившегося птенца в гнезде мошонки. Его руки — чьи руки? — как бы защищая, накрыли его. Одновременно он сидел на унитазе в туалете торгового центра, высоко взлетал на качелях, висел на ремнях в ванне. Он с глухим ударом и скрипом переехал черную собаку.

Взад-вперед, вверх-вниз. После эякуляции его сотрясла неудержимая дрожь. Потом все замерзло, стало белым, и он проснулся, полусвалившись с кровати, хватаясь за подушку.

Было всего только пять утра, но он не мог заснуть. Он полежал еще, зажмурившись и чувствуя призрачное тело, прижатое к его бедрам. Скоро ощущение прошло. Он моргнул. Вот, опять он вернулся в себя. Дальняя стена была все так же близко. Какое-то время он глядел на плакат с Питером Пэном, потом медленно поднялся и выключил шум летней ночи со стрекотом сверчков. Лишенная даже искусственных звуков комната показалась совсем пустой. Ему некуда было идти, и это было хуже всего.

Глядя на себя в зеркало, он на минуту задумался, не стать ли ему кем-нибудь другим: риелтором или банковским служащим. Он вспомнил, что однажды сказала ему мать: «Пока тебе нравится то, что ты умеешь делать; а если повезет, то ты будешь уметь делать то, что тебе нравится». Но что он умеет? Катастрофа во «Взаимной лояльности» потрясла его сильнее, чем он смел себе признаться. Она возвращалась к нему в других снах: мальчик бьет по клавиатуре, до которой едва достает, и цифровая стена угрожает придавить его. Тетя часто говорила ему: «Любой может ошибиться», и она достаточно часто ошибалась в салоне красоты, так что несколько раз ее чуть не уволили. «Не бросай дело», — наставлял его отец незадолго до того, как навсегда ушел из семьи. Может быть, все они были правы. Так или иначе, его владениями по-прежнему оставался электронный мир.

Вернувшись в спальню, он надел пару древних штанов из зеленого вельвета, которые принадлежали еще его отцу. Они были ему велики и провисали на поясе, но, по крайней мере, они были не серые. Он надел гавайскую рубашку, черную с золотым, тоже отцовскую реликвию, и вошел в Голубую комнату новым человеком. Стянув целлофан с компьютера, он включил его и вышел в Интернет. Он знал уйму баз данных и досок объявлений и начал искать среди них объявления о работе. Слишком часто требовались работники по обработке данных и системному анализу, которые он считал ниже своего достоинства. В онлайновых версиях журналов «Аварийное восстановление» и «Системы поддержки принятия решений» тоже были списки. Еще идея: послать письмо Дону Файнстейну насчет работы. Он только что вошел в АОЛ, чтобы составить сообщение, когда всплыло уведомление о том, что ему пришло письмо. Письмо было отправлено на один из его анонимных адресов, и он понял, от кого оно, еще не открыв, но ничего не мог с собой сделать. Педократ интересовался, куда провалился Пряник. Не успев отдать себе отчет, он очутился в круглосуточном чате и уже обращался к ПЕНИСтому, который, кажется, ничем другим не занимался, кроме как торчал в чате.