Молчание сонного пригорода - [51]

— Он сказал… что ты… его побил. — Она говорила медленно, не глядя на меня, тщательно подбирая слова. — Я думала… скажешь ли ты об этом.

Когда родился Алекс, мы согласились, что телесных наказаний не будет. Но когда я объяснил ситуацию, она кивнула:

— Ладно. Я знаю, он может вывести из себя. Во всяком случае, он, кажется, не больно-то мучается. — Она провела рукой по волосам, и я заметил, что они чуть поредели на макушке. — Знаешь, что он сказал про машинку, которую я ему подарила? Что это его награда за хорошее поведение.

— Ха. — Я поставил руки на стол и наклонился вперед, так что навис над ней. — А что же я получу за хорошее поведение?

Казалось, она серьезно обдумывает мой вопрос. Потом она спросила:

— А ты хорошо себя вел?

Ее замечание заставило меня остановиться. И это после того, как я старался переделать себя! Да я был долбаным ангелом! Но, по правде говоря, ей не полагалась знать об этом.

— Да, — только и сказал я в конце концов.

На секунду мне показалось, что она сейчас возьмет сумку и выдаст мне приз — головоломку, чтобы заполнить перерывы между пациентами, или погашаемый жетон за день домашнего блаженства. Но вместо этого она только вздохнула и покачала головой:

— В последнее время не очень.

Она вышла из кухни. Я пошел было за ней, но остановился. Она поднималась по лестнице, надув губы, отчего почти любая женщина кажется соблазнительной.

«Это она вела себя плохо», — заметил Мартин. «Вот что получаешь, когда стараешься ублажить жену», — сказал Сногз. Но я ничего не мог поделать: я пошел за ней, высунув язык на полметра. Она еще не сняла свой синий деловой костюм, но у него была непостижимо короткая юбка, которую я еще не видел. Синие колготки и туфли на невысоком каблуке подчеркивали ее оформленные икры, ее бедра расширялись кверху и сливались с крепкими ягодицами. Господи, давно же это было. От утренней разминки у меня все в теле так и играло. Нет, даже если я чертовски возбужден, я выдюжу. Пока она принимала ванну, я лежал на кровати, раскинув руки и обуздывая себя. Пусть сама меня попросит. Надеюсь только, что это случится в обозримом будущем.

Но через две недели в мою голову закралась мысль, что у меня есть соперник. Сгорая от разожженной тестостероном ярости, я заявился в фирму жены и забарабанил в закрытые ворота.

— Мне все равно, что ее нет на месте, — неблагоразумно сказал я секретарше в приемной. — Я подожду.

— Но простите, мистер…

— Эйслер. Я муж Джейн Эдж.

«И у меня есть причины подозревать, что у моей жены роман с кем-то из сотрудников вашего офиса». Хочешь сказать, она его имеет. «Или он ее». Кто это сказал, Сногз, Мартин или я, Майкл? Вероятно, все трое хором — мы были в ярости. Настоящие мужики не сдаются. Мы штурмуем баррикады. Мы хватаем быка за рога. Мы добираемся до сути.

Секретарша, крашеная блондинка в английском костюме, развела наманикюренными руками.

— Хорошо. Но она вернется только после обеда. У нее встреча с клиентом.

— Вот как.

— Да.

— Действительно?

— Я же вам сказала.

Она повернулась на стуле, вероятно думая, не стоит ли вызвать охрану. Ряд офисов в головном здании «Халдома» на Манхэттене был оформлен в типичном хайтековском стиле, светильники в нишах, ковры с коротким ворсом. На кукурузно-желтых стенах цветные фотографии плакатного размера с изображением растущего риса, кофе и другой сельскохозяйственной продукции со всего мира. Сбоку трое часов показывают токийское, лондонское и нью-йоркское время. Над столом секретарши дамокловым мечом висит фирменный логотип: вертикальный клин из стальных букв «ХАЛДОМ», причем «X» сидит верхом на земном шаре. Я понимал, что стоит ей один раз нажать кнопочку под столом, как из-за ближайшей двери явятся два амбала в темных очках и костюмах и мирно, но твердо проводят меня вон.

Так что я слегка сбавил обороты:

— Извините. Позвольте мне объяснить.

Но как же мне начать? Рассказать про то, что в последнее время Джейн стала отвечать на некоторые телефонные звонки гораздо оживленнее, чем обычно? И хотя она часто возвращалась домой поздно, усталая, готовая тут же отправиться на боковую, в последние несколько недель она приходит с каким-то изнеможением, будто бы кто-то делал ей внутренний массаж. Надо ли вытаскивать на свет божий наши семейные проблемы, которые начались гораздо раньше, чем я начал ее подозревать? В седьмом пункте моего списка недвусмысленно значилось: «Не делится мыслями и чувствами». В одиннадцатом пункте примерно то же самое говорилось об ее сексуальном поведении. Когда же все-таки я стал подозревать?

Быть может, отправной точкой было утро, когда я в первый раз принял пациентку, которую ко мне направил Джерри Мирнофф. Это была высокая женщина, невозможно привлекательная, из тех, кому стоит только положить ногу на ногу, и все находящиеся поблизости мужчины не могут отвести от нее глаз. «Итак, скажите мне…» Я изложил то немногое, что рассказал мне Джерри, и она начала говорить. Она живет в пригороде, но работает на Манхэттене топ-менеджером в «Ревлоне». Десять лет в браке, ребенок школьного возраста, любит мужа — но обдумывает возможность завести служебный роман. Чувство вины превращало ее в нервную развалину. Я решил взяться за ее случай, хотя с неловким чувством осознавал, что подвергаю анализу собственную жизнь. Ее описание так близко походило на мои тревоги по поводу Джейн — возможно, за исключением чувства вины, — что я сам занервничал. Но раз настоящему мужику не пристало превращаться в нервную развалину (почему вообще развалина должна быть обязательно нервной?), вместо этого я целиком отдался гневу. Когда она закончила описывать одну свою мимолетную фантазию, я чуть ли не дымился.