Молчание Дневной Красавицы - [16]
Она сидела прямо на густой траве, украшенной ромашками, и светлая ткань ее платья, расходящаяся от талии, напомнила мне известные «Завтраки» многих художников. Травы и цветы, окружавшие ее, казалось, росли здесь для нее одной. Ветерок шевелил легкие завитки, нежно оттенявшие ее затылок. Она смотрела вдаль, туда, куда мы предпочитали не заглядывать. Смотрела с прекрасной улыбкой, рядом с которой те, что она дарила нам каждый день, — а видит Бог, они были хороши, — показались бледненькими и сдержанными. Она смотрела на широкую долину, бурую и бесконечную, дрожащую под далекими дымными взрывами, ярость которых доходила до нас смягченная и расплывчатая, будто нереальная.
Вдали линия фронта сливалась с горизонтом настолько, что временами казалось, будто множество солнц одновременно восходят и с треском лопнувшей хлопушки падают вниз. Война разворачивала свой мужской карнавал на многих квадратных километрах, а глядя оттуда, где находились мы, можно было подумать, что в декорациях для цирковых карликов устроили какой-то спектакль — таким все было маленьким. Смерть не могла устоять перед этой миниатюрностью. Она отступала, унося свое снаряжение: страдания, разорванные тела, отчаянные вопли, голод, страх, трагедию.
Лизия Верарен смотрела на все это широко открытыми глазами. У нее на коленях лежало что-то, поначалу принятое мною за книгу, но через несколько секунд она начала писать на ее страницах, и я понял, что это записная книжка в красном сафьяновом переплете. Она писала таким маленьким карандашиком, что он полностью исчезал в ее руке. В то время как слова ложились на бумагу, ее губы произносили другие, впрочем, это могли быть те же самые слова. Я наблюдал за ней со спины и казался себе вором.
Только я подумал об этом, как она повернула ко мне голову, очень медленно, оставляя свою прекрасную улыбку далеко, на поле битвы. Я застыл на месте, чувствуя себя последним дураком и не зная, что делать и что сказать. Окажись я перед ней нагишом, и то бы так не смутился. Я слегка кивнул ей. Она продолжала смотреть на меня, и я впервые увидел ее лицо таким гладким, словно замерзшее озеро. Неподвижное мертвое лицо, в котором не осталось ни кровинки.
Эта пытка, казалось, длилась вечность. Потом взгляд девушки переместился с моего лица на карабин Гашентара, болтавшийся у меня на плече. Я увидел себя ее глазами. Я стал красным, как обезьяний зад, и пробормотал несколько слов, тотчас же пожалев об этом: «Он не заряжен, это просто для…» И замолчал. Ничего глупее я не мог сделать. Она молчала, не отводя глаз. В меня как будто вонзали раскаленные гвозди. Наконец Лизия, пожав плечами, снова погрузилась в созерцание — будто предложила мне провалиться в другой мир. В мир, для нее слишком безобразный. Или слишком тесный, слишком душный. Мир, который боги и принцессы не знают, хотя иногда проходят по нему на цыпочках. Мир людей.
С этого дня, издали заметив Лизию, я прибегал к разным ухищрениям, чтобы только не столкнуться с ней лицом к лицу. Я сворачивал в переулки, прятался в подъездах или под полями шляпы, если уж ничего другого не оставалось. Я не мог снова посмотреть ей в глаза. Мне было страшно стыдно. Хотя, собственно, если разобраться, дело выеденного яйца не стоило! Что я такого сделал? Увидел, как девушка что-то пишет в красном блокноте, глядя на картину военных действий. И потом, я ведь тоже имею право гулять там, где мне хочется!
Я повесил карабин на гвоздь над дверью. Так он там до сих пор и висит. Только после того, как все умерли и были похоронены, я возобновил свои воскресные прогулки. Каждый раз, словно совершая паломничество, я дохожу до того места на лугу, где я увидел молодую учительницу, сидевшую на краю нашего мира.
Я всегда сажусь на то же место, где сидела она, и перевожу дух. Проходят минуты за минутами. Я смотрю туда, куда смотрела она. Теперь пейзаж снова стал спокойным и мирным, нет ни столбов дыма, ни вспышек. Я снова вижу ее улыбку, устремленную в запятнанную войной прекрасную бесконечность. Опять все вижу и жду. Жду.
X
Война продолжалась. Фанфароны, трубившие о том, что за три недели, одним махом, ногой под зад, они отправят бошей туда, откуда те пришли, несколько поутихли. Первую годовщину начала военных действий нигде не отмечали, кроме бистро Фермийена, длинного худого зануды, который проработал десять лет на Северных железных дорогах, прежде чем почувствовал призвание торговать спиртным — «как голос свыше», признался он как-то мне.
Он назвал свое заведение «На дружеской ноге». Многие пытались ему втолковать, что как название для кабачка это смысла не имеет. Он сухо отвечал, что будет или так, или никак, ему, в отличие от других, известно, почему он так назвал свое заведение, и плевать он на всех хотел. После этого угостил присутствующих за свой счет, что привело всех к полному согласию. Большинство даже решили, что в конце концов «На дружеской ноге» не так уж плохо звучит, вполне достойно, и что такое название возбуждает жажду, а все эти «Эксельсиоры», «Флории», «Терминусы», «Кафе друзей» уже порядком надоели.
Третьего августа 1915 года Фермийен повесил над вывеской большой транспарант из старой простыни, на котором большими синими, белыми и красными буквами написал: «Прошел год, слава героям!»
«Серые души» – не просто триллер. Это глубочайшей силы психологический роман, который, по очень точному замечанию Entertainment Weekly, скорее напоминает Камю, нежели Сименона.Итак, Франция. Маленький провинциальный городок. В разгаре Первая мировая война. Человеческая жизнь почти ничего не стоит, и, кажется, хуже быть уже не может. Но, как выясняется, нет предела горю, как и нет предела злодейству.Убитой найдена маленькая девочка – Денная Красавица.Кто посмел совершить это страшное убийство? Главный герой романа начинает расследование и понимает: убийцей мог стать каждый, потому что людей со светлыми душами в городке не осталось.
Тонкий, необычный, элегантно-изысканный роман. Господин Лин – вынужденный иммигрант. Он не говорит по-французски, ему чужды европейские традиции. Он одинок и беззащитен. Во время гражданской войны в своей далекой стране он потерял всю семью, осталась только внучка, в которой старик души не чает. Она никогда не плачет, от нее никто не слышал ни единого слова. Старик не расстается с ней ни на минуту – кажется, если он выпустит ее из рук, то его жизнь оборвется.Книга посвящена «всем господинам Линам и их детям», всем нам, для кого любовь близких – та соломинка, которая держит и не дает пропасть.
Роман «Меня зовут Бродек», удостоенный Гонкуровской премии лицеистов, сравнивают с произведениями Камю и Кафки, «Чтецом» Шлинка и «Бесчестьем» Кутзее.Это одна из тех книг, которые невозможно забыть, к которым то и дело мысленно возвращаешься, вспоминая строки, слова, образы.Чудом выживший в концлагере Бродек, который не раз прощался с жизнью, вынужден был идти против своей природы, чтобы выжить и вернуться к любимой женщине, вспоминает день за днем все, что ему пришлось пережить, и, словно пазл, складывает свою жизнь, размышляя о мотивах тех людей, которые пытались эту жизнь сломать.
Эта история могла произойти где угодно, и героем ее мог быть кто угодно. Потому что жесткость, подлость и черствость не имеют географических координат, имен и национальностей. На Собачьем архипелаге случается происшествие: на берег выбрасывает три трупа. Трое чернокожих мужчин, вероятно нелегальных мигрантов, утонули, не доплыв до вожделенной земли, где рассчитывали обрести сносную жизнь. Влиятельные люди острова решают избавиться от трупов, сбросив их в кратер вулкана: в расследовании никто не заинтересован, особенно те, кто зарабатывает на несчастных нелегалах.
Подобно Прусту, Филипп Клодель пытается остановить время, сохранив в памяти те мгновения, с которыми не хочется расставаться, которые подобны вспышкам яркого света на однотонном полотне обыденной жизни.Человек жив, пока чувствует, и запах – самый сильный катализатор чувств и воспоминаний.Запах томатов, которые мать варила в большой кастрюле, аромат акации, которую жарили в тесте, ни с чем не сравнимый дух, когда бабушка жарила чеснок…Тот, кто умеет чувствовать, – счастливый человек: он знает, как пахнет жизнь, и ему подвластен ход времени.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.