Молчаливая слушательница - [3]

Собеседник пускается в одностороннюю дискуссию о псалмах и молитвах для службы; я же не могу думать ни о чем, кроме «будет очень много людей». Мы оба знаем, что придет около двух тысяч, плюс-минус. Да-да, верно, сотни людей заполнят церковь, которая затрещит по всем священным швам, а затем выплеснутся в актовый зал, куда мы с Фелисити ходили в воскресную школу.

Словно прочитав мои мысли, Брейтуэйт Алистер (преподобный) говорит, что установит для людей в зале колонки и телеэкран и что женщины из Ассоциации накроют чай с булочками – и дольками лимона – там же, в зале. Я сразу представляю: все эти люди, один за другим, будут хватать меня за руку и рассказывать, как они убиты горем, как сильно сочувствуют моей ужасной-преужасной утрате…

Однако готова поспорить, никто даже не упомянет Марка. Или Рут.

Мы наконец прощаемся. Скоро приедет полиция, нужно взять себя в руки. То есть обуздать воображение. Обуздать. Роскошное слово… Думаю о нем, и в голове расцветает образ – мягкая, податливая сфера оранжевого цвета, из которой вырезан треугольный сегмент. На мгновение уступаю блаженству, затем собираюсь с мыслями. В последнее время, о чем я обязательно напомню Рут, мой самоконтроль выше всяких похвал. Ах да, она ведь исчезла…

Пока ждем полицию, я завариваю чай и повторяю себе – скоро все кончится, надо только пережить следующие несколько дней, а дальше… покой. Больше не придется разговаривать с Рут, видеть ее в неизменном кресле. Я заживу своей жизнью – теперь уже по-настоящему – и никогда не вернусь в этот ветхий склад воспоминаний.

Разливаю чай. Вики щебечет о проблемах какого-то пациента – отвлекает меня от скорби, надо полагать. Через определенные интервалы я хмурюсь и качаю головой, а сама думаю – скоро гробовщик из бюро Даннов в гробовой тишине погребет моего отца в сырой земле. Представляю катафалк (употребляют ли сейчас это слово?), который совершает свой траурный путь по подъездной дорожке, – и делаю выбор в пользу кремации. В качестве подготовки отца к его следующему и последнему пункту назначения.

Вики щебечет, не забывая макать в чай печенье миссис Ларсен и шумно прихлебывать; я же размышляю над разговором, который состоится у меня с мистером Данном через несколько дней.

«Мистер Данн, – мысленно репетирую я. – Мне хотелось бы положить кое-что в гроб вместе с отцом».

Опускаю на стол между нами мешок из грубой ткани. Мистер Данн удивленно его разглядывает.

«Пожалуйста, – прошу голосом дочери, убитой горем. – Отцу это очень дорого».

Тыльной стороной левой ладони смахиваю слезу с левого глаза, затем с правого.

«Однако, – произносит мистер Данн, – уже поздно. Все подготовлено. К тому же это очень… необычно».

Ха! Господин гробовщик считает меня дурой. Маленькой, покладистой девочкой-женщиной, которую следует поставить на место. Наверное, он знал отца. Черт, возможно, они вместе играли в шары или молились. Или и то, и другое.

Прежняя Джой пробормотала бы извинения и тихонько ретировалась, забрав мешок с отцовским ремнем. Ведь прежняя Джой позволяла отцу и людям вроде мистера Данна командовать собой, подчинялась им беспрекословно – а у самой в животе извивались противные склизкие угри, которые с каждой секундой жирнели и наливались чернотой.

Однако прежней Джой, молчаливой слушательницы, больше нет, а новая Джой смотрит мистеру Данну в глаза и отвечает:

«Вам нужно только поднять крышку и положить мешок в гроб. Меньше тридцати секунд. Поздно было бы, если бы отца уже кремировали, а так – нет, правда?»

Новая Джой улыбается и придвигает мешок к мистеру Данну. Тот хватает подношение, встряхивает, словно оценивает плату за перевес багажа, которую придется отдать святому Петру. Или Церберу.

«Да. Разумеется. Для вашего любимого отца – все, что пожелаете».

Изо рта мистера Данна сочится сарказм, но мне плевать.

«А теперь… – Гробовщик встает. – Прошу извинить, мисс Хендерсон, меня ждет несколько неотложных дел. – Он держит мешок подальше, в вытянутой руке, будто внутри полно шипящих хорьков. – Это – дело первое». – И направляется к двери за спиной.

«Минуточку, мистер Данн. Еще одно».

Он медленно поворачивается, на лице высечена улыбка.

«Да?»

«Вот. Туда же». – Я достаю из кармана небольшой предмет, кладу его на обитую кожей книгу для записей.

«Что это?» – спрашивает мистер Данн.

Я притворно удивляюсь его неведению.

«Это? Последний гвоздь в крышку гроба».

Часть I

Глава 1 Джордж и Гвен

Июнь 1942 года

Он устремился прямиком туда, где стояли Гвен с подругами, теребили пояса, перчатки и шляпки.

– Прошу прощения, дамы.

Дамы захихикали и сгрудились плотнее, точно куры: взгляды искоса, в глазах – жгучее любопытство.

Он улыбнулся Гвен, чуть склонил голову.

– Джордж Хендерсон. Разрешите пригласить вас на танец?

– Так ведь… играть еще не начали. – Гвен указала на оркестр, который устраивался на сцене.

– Когда начнут. – Джордж улыбнулся шире, не отводя взгляда от Гвен.

– Ну хорошо. – Она не удержалась от ответной улыбки.

– Благодарю. – Джордж, по-прежнему улыбаясь, сделал шаг назад. – Дамы. – Легонько кивнул им и вернулся к своему стулу неподалеку.

Девушки наблюдали за молодым человеком, хихикали, шептали: «Разрешите пригласить вас на танец?», «Когда начнут».