Мольба Мариам - [17]

Шер-хан был доволен собой, даже улыбнулся, что редко с ним случалось. Отец очень огорчился. Он так долго ждал этой свадьбы, надеясь на то, что красавица, в которую он влюбился с первого взгляда, станет его женой. Он медленно вернулся в свои покои, где его ждала мать. Со слезами на глазах он рассказал ей о том, что случилось. Майана не могла смириться со страданиями своего сына. Она потеряла всех своих детей, кроме единственного сына. Она не смогла помочь бедным дочерям и решила рискнуть своей жизнью ради оставшегося ребенка. Ибо его счастье значило для нее больше, чем собственная жизнь.

Не раздумывая о последствиях, она бросилась к хану, человеку, который превратил ее жизнь и жизнь ее детей в сущий ад. Она не договаривалась с ним о встрече и знала, что одно лишь ее появление приведет Шера в дикое бешенство. И все же она уверенно направилась в его покои, хотя это и было запрещено. При виде нее все находившиеся там окаменели.

Не говоря ни слова, она сняла с себя паранджу, свою черную накидку, и положила ее у ног хана. Все затаили дыхание.

В афганском обществе существуют определенные правила поведения. Если женщина снимает таким образом свою паранджу, значит, она выражает абсолютную покорность. В своем стремлении защитить сына и принести ему счастье, бабушка воззвала к нанг (честь), намус (доброе имя женщины) и гаярат (гордость и достоинство).

Таким образом афганская женщина демонстрирует свою уязвленность. И хотя при желании мужчина может убить эту женщину, так поступает лишь бесчестный мужчина. Он также вправе проигнорировать женщину, прогнать и не принять ее предложение о мире, но в нашей культуре для мужчины это равнозначно потере лица.

Никто не произнес ни слова. Никто не шевельнулся. Хан никогда не предполагал, что его ненавистная мачеха прибегнет к этому старинному обряду для того, чтобы обезопасить себя и гарантировать исполнение желаний своего сына. Шер-хан сидел так тихо, что воцарившаяся в зале тишина, казалось, звенела.

Позднее бабушка рассказывала сыну, что напряглась в ожидании побоев, но ее пасынок ничего не сделал. Наконец Шер-хан встал, поднял паранджу и накинул черную ткань на плечи и склоненную голову моей бабушки.

— Ты можешь идти, — тихо произнес он.

Отец и бабушка вместе ожидали решения Шер-хана и пришли в неописуемый восторг, когда тот вызвал своего брата, чтобы ехать в Кабул для заключения выгодного брачного договора.

Однако на пути папу вновь ожидали преграды. На этот раз источником проблем послужило различие между племенами пуштунов и таджиков. У пуштунов, и в особенности у главного пуштунского клана, рода Хаиль, размер выкупа, предлагаемого семье невесты, должен был соответствовать положению и статусу главы рода, которым в данном случае являлся Шер-хан. А он считался одним из главных вождей в стране, поэтому выкуп, предлагавшийся за мою мать, был весьма значителен.

Таджики придерживались иных взглядов. Они следовали учению Пророка Мухаммеда, согласно которому размер свадебного выкупа должен был быть скромен. Ибо большой выкуп намекал бы на то, что отец продает свою дочь торгашу. И Хассен-шейх согласился принять не более тридцати афганей, чтобы не опозорить себя и свою дочь.

Сложилась безвыходная ситуация, поскольку оба были горды и готовы до конца отстаивать свою честь. Ни тот ни другой не желал уступать.

Но когда уже казалось, что переговоры зашли в тупик, Шер-хан раздраженно встал и, извинившись, вышел, приказав своей жене и дочери урегулировать эту проблему.

И женщины согласились на то, чтобы сумма выкупа составляла тридцать афганей.

Хассен ликовал.

Дата свадьбы определилась. И через несколько месяцев тридцатидевятилетнему холостяку Аджабу предстояло вступить в брак. Шарифе Хассен, его невесте, исполнялось двадцать семь к моменту их свадьбы, и по афганским меркам она уже считалась старой девой.

Но если мой отец пребывал в радостном волнении оттого, что женится на своей избраннице, моя мать выражала куда меньшую радость. Ее образованная мать повлияла на отношение дочери к браку, а она относилась к нему весьма критически. Еще в детстве мама узнала о всеобъемлющем законе, согласно которому женщины беспомощны перед всевластием мужчин. Она понимала, что замужество для афганской женщины означает полное подчинение своему мужу. И если поведение Аджаба изменится после женитьбы, никто не сможет ей помочь. Она станет собственностью мужа.

Мамино нежелание выходить замуж вызвало разлад в ее семье. Она спорила со своими тремя братьями, которые с восторгом отнеслись к перспективе породниться с состоятельным семейством Хаиля. Ее братья утверждали, что Аджаб Хаиль идеально подходит ей. Ее жизнь будет отличаться от жизни других замужних женщин, говорили они. Аджаб очень образован и не консервативен. К тому же они слышали непосредственно от кузена Рахима, что Аджаб хотел, чтоб его жена была образованной и равной ему в браке.

Но моя мать продолжала сопротивляться. Сестры уже поддразнивали ее, предупреждая, что такая консервативная пуштунская семья заставит ее носить традиционную паранджу, бросить работу и разговаривать на пушту, языке, который мама не знала. Поэтому когда папа с Нине и Симой обсуждали окончательные свадебные приготовления, мамин младший брат Валид взял ее за руку и подвел к двери, чтобы она сквозь замочную скважину могла взглянуть на жениха. Моя мать заявила, что, хотя мужчина, который хочет на ней жениться, очень красив и великолепно выглядит в военной форме, она по-прежнему остается при своем мнении.