Мокруха - [25]

Если бы не коллекция, никогда бы не пошел ни на что подобное. Нет, просить о чем-то бритозатылочных даунов-левобережцев, гуляющих в баре, он не собирался. Им только дай палец — мигом всю руку оттяпают. Карликов слышал, как некоторые из обращавшихся к бандитам с просьбой, например, о содействии в возврате долга, в результате сами оказывались всем кругом должны… Нет, надо идти к кому-то, кого хорошо знаешь. Такой человек на примете у Карликова имелся.

Гусявина Карликов знал еще с тех пор, когда тот был обычной уличной шпаной и не вылезал из отделений милиции. Время от времени, когда Гусявин выходил из зоны отдохнуть, они встречались, как правило случайно, в городе, сидели где-нибудь в кафе, болтали за жизнь и опять расходились на несколько лет. Последний раз Карликов встретил его три недели назад. Гусявин был, как всегда, в хорошем настроении, болтлив, обаятелен. Карликов и глазом моргнуть не успел, а приятель уже выцыганил у него денег взаймы, сказал, что живет у женщины, всунул насильно номер телефона. Сумма была небольшая, и Карликов списал ее со своего бюджета. Получить ее обратно он не надеялся. К его удивлению, Гусявин вскоре заявился к нему домой и принес долг.

Встретиться договорились у областного драмтеатра. Карликов приехал вовремя. Гусявин опоздал на пять минут. Он постучал пальцами в стекло «вольво» и плюхнулся на сиденье.

— Хорошая телега, — оценил он машину.

— Неплохая, — согласился Карликов.

— Правда, видали и получше.

По мере того как Карликов излагал свою историю, лицо у Гусявина вытягивалось.

— Офиздипеть. Ну и дела у вас на воле творятся. В тюрьме спокойнее. Вообще место тихое. Рекомендую.

— Типун тебе на язык. Слушай, Слава, ты бы поспрашивал, кто меня так наказал.

— Ерики-маморики, да что вы все? Сявый что, информцентр УВД? Одному поспрашивай, другому поспрашивай…

— А кому еще?

— К делу не относится… Ну, хорошо, узнаю я, что за «парашютисты» к тебе десантировались. А дальше что ты сделаешь? Вендетту объявишь?

— Нет, конечно. Пускай коллекцию монет вернут.

— Ты что, в колодец вместо ведра упал? Если они тебе что и вернут, так только перо в бок.

— Я деньги за коллекцию отдам. Полторы тысячи долларов. Придется, конечно, поприжаться, подзанять, но мне эта коллекция дорога. Все равно они никуда ее не смогут продать.

— Ну, не знаю. Дело опасное. У нас за лишние вопросы и секир-башку могут организовать.

— Сто баксов тебе, Слава.

— Сто баксов, — задумчиво протянул Гусявин.

— Сто пятьдесят.

— Да за кого ты меня принимаешь? Что я, сука, с друзей драть? Ладно, сто сорок.

— Договорились.

— Я попытаюсь, но…

— Попытайся.

Карликов внимательно посмотрел на приятеля. Который раз ему приходила в голову мысль — а не его ли это рук дело? Вряд ли его удержали бы от подобного шага соображения морального характера. И в очередной раз Карликов отбросил эту мысль. Откуда Гусявин знает об Удавыдченкове и о том, что тот присылает из-за границы монеты? Не мог он это узнать. Значит, никакого отношения к разбою он не имеет. Так думал Карликов. И был не прав.

Это именно Гусявин навел на квартиру Глена с Брендюгиным. И приходил он в гости вовсе не для того, чтобы вернуть долг, а на разведку. По привычке он проверил сначала почтовый ящик. Это старый трюк. С Гусявиным сидел на зоне Тофик Джамалов, на котором висело полсотни разбойных нападений. Он приходил со своей командой в дом, вскрывал почтовые ящики, находил письма, из которых узнавал имена хозяев, потом звонил в квартиру, представлялся человеком, доставившим посылочку от того, кто указан в письме отправителем (как правило — близкий родственник проживающих). Когда дверь открывали, в квартиру врывались бугаи в масках… Гусявину повезло. В почтовом ящике лежало письмо от Удавыдченкова, в котором он сообщал, что в скором времени переправит с неким Володей несколько монет…

Гусявин рассказал Глену о своем разговоре с Карликовым. Глен забеспокоился.

— А почему он к тебе обратился?

— А к кому же еще?

— Ты уверен, что он ничего не подозревает?

— Кто? Он? Карликов же лопух лопухом, даром что торгаш.

— Может, ты его недооценил и это ловушка?

— Он лопух. К тому же лопух дрожащий, трясущийся от любого дуновения ветра. Он перепуган до смерти — ему только ловушки устраивать.

— Тогда надо отдавать коллекцию. Я не знаю, куда ее девать. Полторы тысячи — нормально.

— Сейчас позвонить?

— Ты чего, совсем сбрендил? У него сразу уши торчком встанут — как это ты успел за два часа все узнать?

Через два дня Гусявин позвонил Карликову и сообщил, что все устроил. Он привез коллекцию. Карликов отмусолил пятнадцать мятых сто долларовых бумажек.

— А это тебе, — он начал складывать двадцатидолларовые купюры во вторую кучку.

— Мне, право, не совсем удобно, — потупил глаза Гусявин. — Конечно, пришлось побегать. Пару раз обещали на ножи поставить.

— Правда?

— Конечно. Но все равно неудобно брать у тебя эти сто восемьдесят долларов.

— Сто пятьдесят.

— Да? — укоризненно приподнял бровь Гусявин.

Карликов отсчитал сто восемьдесят долларов и протянул ему.

— Нет, если ты на самом деле считаешь, что говорил о ста пятидесяти, то пожалуйста. Хотя…

— Бери.