Моисей и монотеизм - [4]

.

Когда фантазия людей связывает обсуждаемый нами миф о рождении с какой-нибудь выдающейся личностью, то это служит для признания ее в качестве героической и для провозглашения того, что жизнь этой личности полностью соответствует характеру жизни героя. Фактически же, однако, источником такого поэтического вымысла является то, что мы знаем как «семейный роман» ребенка, в котором сын реагирует на изменение своего эмоционального отношения к родителям и особенно к отцу[13].

Самые ранние годы ребенка характеризуются громадной переоценкой отца; соответственно в сновидениях и сказках в роли родителей неизменно выступают король и королева. Позднее под влиянием соперничества и разочарования в реальной жизни ребенок начинает отделять себя от родителей и занимать критическую позицию по отношению к отцу. Таким образом, две семьи в мифе – аристократическая и простая – обе являются отражениями собственной семьи ребенка, какой она ему представлялась в последовательные периоды жизни.

Мы можем справедливо заметить, что эти рассуждения полностью объясняют широко распространенную и однородную природу мифов о рождении героев. Поэтому тем большего внимания заслуживает то, что легенда о рождении Моисея и отказе от него занимает особое место среди остальных, а в одном существенном отношении даже противоречит им.

Давайте начнем с двух семейств, между которыми по легенде разворачивается судьба ребенка. Как нам известно, согласно психоаналитическому толкованию, это одна и та же семья, которая отличается лишь в хронологическом отношении. В типичной форме легенды именно первая семья, та, в которой рождается ребенок, является аристократической и чаще всего царского ранга; вторая семья, в которой ребенок воспитывается, является бедной или переживающей плохие времена. Кроме того, это согласуется с обстоятельствами [«семейного романа»], которые обнаруживает интерпретация легенды. Лишь в легенде об Эдипе это различие сглаживается, ребенок, оставленный одной царской семьей, принимается другой царственной парой. Чувствуется, что едва ли случайно именно в этом примере подлинное положение двух семей лишь смутно представлено в самой легенде. Именно социальный контраст между двумя семьями и составляет миф – который, как мы знаем, предназначен для того, чтобы подчеркнуть героический характер великого человека – выполняя при этом и вторую функцию, которая приобретает особое значение, когда миф относится к историческим персонажам. Ибо миф может также служить для создания очевидности благородного происхождения героя, для возвышения его социального положения. Для мидийцев Кир был чужеземным завоевателем; но благодаря легенде об изгнании он становится внуком их царя. То же самое относится и к Ромулу. Если бы такой человек и существовал, то он должен бы быть авантюристом, выскочкой неизвестного происхождения; легенда же, однако, сделала его потомком и наследником царей Альба-Лонга.

С Моисеем все обстояло совершенно иначе. В его случае первая семья, которая в остальных мифах выступает как аристократическая, была достаточно скромной. Он был ребенком еврейских левитов. Но место второй семьи, бедной в других случаях, занимает египетская царская династия; дочь фараона воспитывает его как своего собственного сына. Это отклонение от типичного образца озадачивало многих. Эдуард Мейер[14], а вслед за ним и другие, полагали, что первоначально легенда была иной. Согласно их мнению, фараон был предупрежден пророческим сновидением[15], что сын его дочери принесет опасность ему и его царству. Поэтому после рождения ребенка бросили в Нил. Но он был спасен евреями и воспитан как их собственный ребенок. Затем по «националистическим соображениям» (как выразился Ранк[16]) в легенду были внесены изменения, с которыми и она и дошла до нас.

Однако, простое размышление показывает, что такая первоначальная легенда о Моисее, которая не отличалась от всех остальных, существовать не могла. Ибо она могла быть либо египетского, либо еврейского происхождения. Первый вариант исключается: у египтян не было никакого повода прославлять Моисея, потому что для них он не был героем. Следовательно, мы должны предположить, что легенда родилась у еврейского народа – то есть, что она в хорошо известной форме [т. е. в типичной форме легенды о рождении] относилась к личности их вождя. Но она никак не подходила для этой цели, ведь какая может быть польза народу от легенды, которая делала героя иностранцем?

Легенде о Моисее в известной нам форме заметно не хватает скрытого назначения. Если Моисей не был царского происхождения, то легенда не может сделать его героем, если она оставляет его еврейским ребенком, то никоим образом не возвышает его социального статуса. Остается действенным лишь один небольшой фрагмент всего мифа: утверждение, что ребенок выжил под давлением могущественных внешних сил. (Эта черта повторяется в повествовании о детстве Иисуса, где место фараона занимает царь Ирод). Таким образом, фактически мы вольны предположить, что в более поздний период кто-то, адаптировавший материал легенды, воспользовался удобным случаем, и неумело внес в рассказ о своем герое Моисее нечто, напоминающее классические легенды об изгнании и выделяющее героя, но в случае данных особых обстоятельств для Моисея не подходящее.