Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. - [185]

На мой ответ, что я в этом отношении совершенно согласен с мнением моей матери, Дубельт, приказав какому-то сидевшему в его кабинете чиновнику, имевшему титул превосходительства, подать следственное дело, производившееся в Орловской губернии, сказал мне:

– Вы так судите, потому что верно еще не знаете, с какими разбойниками имеете дело. Вот прошение, поданное мне вашими противниками.

Тогда только, прочитав это прошение, я узнал в точности, по какому поводу производились следствия над сестрой. В просьбе этой, на Высочайшее имя поданной Вадковскою и Норовою через графа Бенкендорфа, было сказано, что отец просителей 65 лет от роду (ему прибавили в просьбе 7 лет), женившись на бедной девушке (ей убавили в просьбе 5 лет), по настояниям ее совершенно их покинул, а после его смерти вдова представила в Московскую гражданскую палату фальшивое завещание, похитив из бывшего с их отцом в Москве денежного ящика бумаги и 8 миллионов руб., и что в то же время дядя ее князь Дмитрий Волконский, приехав в имение их отца, похитил из ящика, стоявшего в кабинете последнего, также бумаги и 8 миллионов рублей.

{По прочтению мною просьбы} Дубельт мне сказал:

– Не сделали ли бы вы на моем месте того же, что сделал я; я не знал ни вашей сестры, ни ее противников; Вадковская и Норова явились ко мне с просьбой, и я, прочтя ее без особого внимания, как большей частью читаются во множестве подаваемые просьбы, доложил ее графу Бенкендорфу, а он нашел нужным нарядить следствия, которые послужили к полному оправданию вашей сестры, а между тем московское общество позволило себе утверждать, что я нахожусь в любовной связи с одной из просительниц (он выразил это самым циническим образом) и что мне обещаны ими миллионы. Вы сами это несколько раз слышали в Московском Английском клубе и не противоречили.

Я отвечал, что о первом действительно слышал, но, не зная его отношений к просительницам, не мог ни утверждать того, что мне говорили, ни противоречить; об обещании же дать ему миллионы никогда не слыхал.

После этого Дубельт, чтобы показать, с какими разбойниками (его собственное выражение) мы имеем дело, говорил мне о доказанных следствием в Орловской губернии истязаниях, которые они производили над людьми, принуждая их делать ложные показания, и показал мне донесение жандармского штаб-офицера и несколько приложенных к этому донесению объявлений Алексея Викулина, в которых он обещает ся дать 5000 руб. тому, кто убьет сестру или меня. Затем Дубельт показал мне донесение жандармского штаб-офицера о том, что Норов и Вердеревский называли себя: первый товарищем министра внутренних дел, а второй обер-прокурором Синода и что последний приезжал ночью к священнику с. Хмелинца с чем-то блестящим на голове, вроде митры. Дубельт спросил меня, знал ли я об этом; я отвечал, что слухи доходили до меня, но я считал их неправдоподобными. Он кончил новым увещанием, чтобы я уговорил сестру помириться с ее противниками, а когда я ему отвечал то же, что и прежде, он спросил меня, чего же я от него хочу. Я отвечал, что прошу о скорейшем рассмотрении дела сестры и намекнул, что в противном случае сестра будет просить Государя о повелении скорее окончить дело. Дубельт тогда отпустил меня, сказав, что через неделю будет готов доклад Государю.

Действительно, я узнал, что в отделении составляется этот доклад с изложением вкратце всей истории дела, но что его редакция постоянно изменяется. Это отделение полагало невозможным не упомянуть в докладе об истязаниях, которым Алексей и Семен Викулины подвергали крепостных людей, и было уверено, что Император Николай подвергнет истязателей строгому взысканию. Дубельт послал доклад III отделения на предварительное рассмотрение в канцелярию министра юстиции, где приказал объяснить {вышеупомянутые встречаемые им} затруднения в представлении доклада Государю. Бывший тогда управляющий канцеляриею министра юстиции, впоследствии сенатор Михаил Иванович Топильский{789}, пояснил присланному Дубельтом, что напрасно составили такой длинный доклад, что Высочайшее повеление состоялось о производстве следствий, которые должны были определить, подлинное или фальшивое завещание представлено сестрой моей к явке в Московскую гражданскую палату и отыскать похищенные миллионы, а потому в докладе до лжно отвечать только на эти два вопроса и, следовательно, ограничиться изъяснением, что по произведенным следствиям представленное завещание писано рукою покойного, что миллионов не только никто не похищал, но они и не существовали, и что затем в докладе Государю не следует упоминать об истязаниях и ни о чем другом, о чем не упоминалось в вышеприведенном Высочайшем повелении. Так и составлен был доклад.

Через несколько дней граф Бенкендорф лично вручил моей сестре подписанную им бумагу с объявлением Высочайшего повеления, в котором было сказано, что так как по докладу графом Бенкендорфом следственных дел, произведенных по жалобам противников моей сестры, все эти жалобы оказались несправедливыми, то эти следственные дела препроводить к министру юстиции для поступления по законам с тем, чтобы возникший процесс производился без очереди и под особым руководством министра юстиции. Бенкендорф, отдавая сестре вышеупомянутую бумагу, несмотря на свою дряхлость, любезничал с сестрой, просил поцеловать ее прекрасную (его выражение) ручку и уговаривал сестру, чтобы она не преследовала противников, ее оклеветавших.