Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. - [181]

Викулины при следствии объявили, что в сундуке, называемом ими хранилищем миллионов, не было ни одного билета сохранной казны, а все деньги были в ассигнациях. Если бы в сундуке и не находились кипы бумаг и актов, {до 30 тыс. рублей мелкими ассигнациями и разною монетою в различных мешках, – чем он при осмотре оказался наполненным более чем до половины, – <а> он был бы весь набит ассигнациями}, то и тогда бы невозможно было, по его размеру, уложить в него самых крупных ассигнаций более чем на два миллиона рублей.

Итак, оба следствия, произведенные по Высочайшему повелению в Москве и в Орловской губернии, вполне доказали, что нет никакого сомнения в подлинности представленного сестрой моей духовного завещания, что похищение бумаг и миллионов есть гнусная клевета и что, сверх того, этих миллионов никогда и не существовало.

По возвращении сестры моей в Москву мы узнали, что, несмотря на то что следствие, произведенное в Орловской губернии, еще находилось в Орле, послано повеление орловскому губернскому предводителю дворянства Тютчеву{774} и корпуса жандармов полковнику Ковалевскому переследовать действия первой следственной комиссии. Известно было, что Тютчев был непримиримый враг по каким-то семейным делам двоюродному брату своему губернатору Васильчикову{775}, под личным наблюдением которого производилось первое следствие по Высочайшему повелению.

К этому вторичному следствию не был вытребован даже поверенный от сестры моей, и она о его производстве не была уведомлена. Мне известен из производства этого следствия только допрос, сделанный означенными двумя лицами страдавшему в то время опасной болезнью Ивану Музалькову. Я приведу его ответ, из которого виден будет и вопрос. Музальков писал: «Хотя г. орловский губернский предводитель дворянства Тютчев и жандармский полковник Ковалевский и объявили мне, что по Высочайшему повелению вдова моего покойного барина и ее дядя князь Д. А. Волконский сосланы из Москвы в Сибирь и что я за тем остаюсь крепостным человеком детей моего покойного барина от первого брака и состою в полной их власти, но повторяю, что до удаления моего из имения, которым я управлял, из него никакого похищения никто не делал, а за что вдова моего покойного барина и дядя ее сосланы в Сибирь, мне совершенно неизвестно». Нечего и говорить, что ни сестра, ни дядя сосланы не были; между тем дети Викулина от первого брака сами уже удостоверились в это время в том, что отыскиваемые ими миллионы никогда не существовали, а вот еще к каким мерам прибегали новые следователи, чтобы исторгнуть показание от Музалькова и этим показанием оправдать детей Викулина от первого брака в том, что они начали подобное дело. Действия Тютчева и Ковалевского в Елецком уезде не имели дальнейших последствий.

При этом нельзя не упомянуть, что описанные истязания могли производиться только при крепостном праве и что благодаря освобождению крестьян и дворовых людей от крепостной зависимости они немыслимы в настоящее время.

В Москву я и сестра возвратились через Орел. Я прерву рассказ о клеветах Викулиных, чтобы познакомить хотя несколько со степенью образования и нравами тогдашнего орловского общества.

Губернатор Васильчиков казался убитым тем, что принял при следствии правую сторону, ожидая за это увольнения от должности; жандармский полковник Новицкий опасался того же. Действительно, первый из них был вскоре уволен, а второй перемещен в Смоленск на ту же должность. Понятно, как дорого обходится перемена местожительства. Помнится мне, что мы успели через кого-то упросить, чтобы отменили перемещение Новицкого. Вице-губернатор Семенов{776} показывал себя нейтральным, а на самом деле держал сторону наших противников, опасаясь прогневить петербургские власти.

Мы в Орле узнали, что после смерти С. А. Викулина дети его от первого брака подавали орловскому архиерею просьбу о расторжении брака их отца с моей сестрой по причине его неправильности, в чем им было отказано, так как закон не допускает принятия подобных прошений после смерти одного из супругов. Тут же мы узнали, что поводом к долгому неутверждению епархиальным начальством брака сестры моей, {о чем мной изложено выше}, были происки Андрея и Семена Викулиных; {из них} последний в то же время выказывал отцу и мачехе крайнее соболезнование о том, что утверждение их брака так долго задерживается.

В Орле в это время стояла кавалерийская дивизия, которой командиром был генерал-лейтенант Офенберг{777}, женатый на хорошей знакомой моей сестры, Екатерине Федоровне Репнинской{778}; на их свадьбе я был шафером Офенберга.

Во время обеда у Офенберга он меня расспрашивал о Кавказе и прибавил, что он сам стоял вблизи Кавказа, а когда я его спросил, где именно, он отвечал в Умани. {Вот каковы были географические познания этого дивизионного генерала.}

Большая часть орловской неслужащей публики принимала большое участие в деле сестры, но были такие же и из служащих, именно председатель уголовной палаты Огарков{779}, человек честный, но очень старый, который, между прочим, уверял, показывая на свой Владимирский крест на шее, что такого креста ни у кого нет; {вероятно, он подразумевал, что его нет у председателя уголовной палаты, и в этом, верно, он ошибался}.