Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. - [175]

, человеку очень ограниченного ума и слабому. К счастью моему, я нашел в Орле А. И. Нарышкина, который в это время был орловским уездным предводителем дворянства и, за отсутствием губернского предводителя, исправлял его должность. Найдено было необходимым, в виду моей просьбы об удалении Алексея и Семена Викулиных из имения, назначить следствие, производство которого было поручено одному из чиновников, служащих в Орле. Нарышкин настоял у губернатора, чтобы, по важности дела, следствие производилось при орловском жандармском штаб-офицере, полковнике Новицком^н, которого уговорил не отказываться от этого поручения и немедля ехать в с. Колодезское. Сам же Нарышкин вызвался ехать туда же вместе со мной. Мы приехали ночью в принадлежавшее также покойному Викулину с. Липовку, в двух верстах от Колодезского, где узнали, что следственная комиссия отправилась в Колодезское накануне вечером. Не заходя в избы, мы вошли в довольно большой двор, состоявший при небольшом строении, в котором была господская контора. На дворе лежало несколько вырубленных дерев; мы, в ожидании утра, легли во дворе на траву, а деревья служили нам изголовьем. Утомленные путем из Орла, мы вскоре заснули и проспали до утра. Сколько раз впоследствии приходило Нарышкину в голову, что если бы Алексей и Семен Викулины знали, что мы, безоружные, так крепко спим в имении, где все им повиновались, то верно нашли бы средство нас отправить на тот свет.

Утром мы приехали в с. Колодезское, где Семен Викулин сказал мне приблизительно следующее. Он всегда был в хороших со мной отношениях и до женитьбы его отца на моей сестре и надеется, что эти отношения не изменятся. Что же касается до завещания, представленного моей сестрой в Московскую гражданскую палату, то оно фальшивое, а так как он успел открыть в имении и другие действия моей сестры, за которые она может подлежать ответственности по законам, то во избежание скандала он предлагал мне убедить сестру покончить дело с детьми первого брака ее мужа миролюбиво, взять обратно из палаты представленное ею завещание и предоставить свою и дочерей ее участь его великодушию, а он надеется, что будет в состоянии дать им всем трем вместе до 200 душ крестьян, с которыми, по его мнению, они могут прожить покойно.

Я отвечал, что сестра, представляя завещание в палату, исполнила только волю своего покойного мужа и отца Семена Викулина, что {за тем} предложение его о способе наделения сестры и ее дочерей считаю излишним, что же касается до открытых будто бы в имении неправильных действий сестры, то я предоставляю наряженному правительством следствию открыть, с чьей стороны были неправильные действия. При следствии же я не могу быть; по обязанностям службы я должен скоро вернуться в Москву, а за сестру при следствии будет находиться А. И. Нарышкин, которому я передоверил еще в Орле выданную мне сестрой полную доверенность.

Понятно, в каких отношениях после этого разговора я и Нарышкин находились с Семеном Викулиным и его соучастниками. Они в продолжение всего следствия оставались хозяевами в с. Колодезском и во всех прочих имениях покойного Викулина, а я и Нарышкин принуждены были каждый день на ночь уезжать за 15 верст к дяде моему князю Дмитрию Волконскому в с. Студенец. Когда я во время следствия приезжал вместе с Нарышкиным в с. Колодезское или в с. Хмелинец, другое имение, принадлежавшее покойнику Викулину, для присутствования при следствии, Алексей Викулин неоднократно замечал, что, так как я передал свою доверенность Нарышкину, то я лишний. Я не обращал внимания на болтовню этого постоянно пьяного господина, но так как срок моего отпуска кончался, то я принужден был вскоре оставить Нарышкина одного.

Произведенное при участии орловского жандармского штаб-офицера следствие доказало следующее:

Алексей и Семен Викулины, прибыв в с. Колодезское, местожительство отца их, по духовному завещанию вместе с движимым имуществом предоставленное им жене своей, объявили себя наследниками и, не быв никем введены во владение, вступили самовольно в полное распоряжение имением и людьми, завещанными их мачехе и двум малолетним ее и отца их дочерям, продавали разный хлеб, хотя и знали, что духовное завещание отца представлено к утверждению. В дополнение таких своевольных распоряжений их сестры Норова и Вадковская объявили в «Московских ведомостях», чтобы все кредиторы и должники покойного отца их явились к брату их Семену Викулину. В то же время Алексей и Семен Викулины приступили к крепостному человеку отца их, 28 лет управлявшему всем его имением и пользовавшемуся неограниченной его доверенностью, Ивану Ермолаеву Музалькову, и вынуждали его сделать ложное показание, будто бы по смерти своего господина, получив из Москвы приказание его вдовы, он вынул скрытным образом из кабинета покойного бумаги его и передал их дяде ее князю Дмитрию Волконскому. За таковую клевету они обещали Ивану Музалькову дать большую сумму денег и отпустить его на волю. Когда же он пренебрег всеми их обещаниями и не согласился сделать ложного показания, то они начали вынуждать оное у него побоями, наказанием розгами и содержанием под караулом в кандалах. При таких истязаниях Иван Музальков объявил им наконец, что сделает показание в суде. Когда же он был туда представлен, то при допросе объявил, что до отстранения его от присмотра за имением никакого похищения никем сделано не было. Елецкий земский суд, потворствуя по настояниям исправника насилию, своеволию и жестокостям Алексея и Семена Викулиных, возвратил управляющего Музалькова в имение для исполнения прежних его обязанностей, и Музалькова под присмотром отправили в с. Колодезское. Лишь только он возвратился в имение, Алексей и Семен Викулины, обманутые в своих ожиданиях, удвоили над ним меру истязания побоями, наказанием розгами и содержанием под караулом на хлебе и воде в железах. Но, чтобы усугубить его мучения и заставить непременно исполнить их требование, они наказывали розгами 16-летнего его сына, мальчика, слабого здоровьем, и не устыдились заставить кучеров наказывать при себе по обнаженному телу единственную дочь его, 20-летнюю девушку, с особым попечением им содержимую.