Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. - [157]

В земле Войска Донского почтовые станции были построены вдали от станиц (селений), и на них нельзя было достать ничего съестного; когда мы попали на какую-то станцию, расположенную близ селения, то и там ни за какие деньги нам, москалям, {(так зовут там нас, русских)}, ничего не хотели продать, ни хлеба, ни молока. Упомянутый чиновник отправился по разным избам и уговорил отпустить молока, уверив, что мы везем с собою малое дитя, которое не может обходиться без молока. {А так как это молоко требовалось, собственно, для жены моей, которую часто называли дитею и я, и наши близкие, то этот способ добыть для нее молоко очень позабавил меня и Е. Е. Радзевскую; мы уверяли жену, что чиновник так выразился, потому что и он нашел в ней что-то детское.

Я уже сказал, в земле Войска Донского почтовые станции находились вдали от селений}; на некоторых станциях были выстроены дома, нимало не соответствовавшие нашему климату и зимою всегда холодные, но на других были только конюшни для лошадей и вырытые в земле помещения для ямщиков. Случалось, что близ станций имелся постоялый двор, но не всегда. Во время нашего проезда по земле Войска Донского вдруг в сумерки задула сильная метель, <когда начало смеркаться>, и мы с трудом доплелись до почтовой станции, в которой нашли землянку для ямщиков; к счастью, невдалеке был постоялый двор, состоявший из одной большой комнаты, двери которой плохо притворялись, так что через них в комнату надувало много снегу. Мы кое-как дотащились до этого постоялого двора и очень рады были найденному в нем помещению. Первую ночь я, жена, Е. Е. Радзевская, вышеупомянутый чиновник и наша прислуга спали в этой комнате, так что было довольно тесно, но на другой день явились один за другим три фельдъегеря, ехавшие из Петербурга на Кавказ и остановившиеся за невозможностью ехать по причине увеличившейся метели, так что в следующую ночь в той же комнате прибавилось еще три ночлежника. В этом обществе мы встретили Новый, 1841 г. 1-го же января мы праздновали именины жены и потому угостили всех вином и разными съестными припасами.

Уже теперь трудно себе представить, что такое был фельдъегерь того времени, а еще труднее это объяснить тем, кто будет читать мои воспоминания через несколько десятков лет. Фельдъегеря составляли особый корпус при Военном министерстве, которым командовал штаб-офицер, выслужившийся из фельдъегерей; в этом корпусе было несколько обер-офицеров и несколько нижних чинов; последние носили также офицерскую форму, за исключением эполет. Эти фельдъегеря, то же что курьеры в других министерствах, были постоянно в разъездах и очень часто возили Высочайшие повеления, в особенности на Кавказе. Они не платили прогонных денег, которых не смели с них спрашивать, боясь, что фельдъегерь в отмщение загонит всю тройку, а одну лошадь из тройки они загоняли до смерти довольно часто, не подвергаясь никакой ответственности. Само собой разумеется, что их везли во всю прыть, но это не мешало фельдъегерю всю станцию бить чем попало ямщика, принуждая скакать еще скорее. {Бóльшая часть фельдъегерей были постоянно пьяны}; между ними было много немцев из русских подданных. Эти немцы особенно сильно колотили и увечили ямщиков, потому что они, как и многие другие немцы, русского мужика человеком не считали. В полдень 1 января показалось, что метель утихает; фельдъегеря приказали заложить себе сани; станционный смотритель и ямщики уверяли, что «зги Божией не видно» и что нельзя ехать, но несколько затычин и множество бранных слов заставили ямщиков заложить им сани; вместе с тем заложили и нашу кибитку, и мы поехали большою вереницею, но, отъехав несколько десятков сажен, мы потеряли дорогу и не могли более двигаться. С трудом мы могли вернуться на постоялый двор; на другой день произошла та же сцена, так как метель не уменьшалась. Так мы провели на станции трое суток; страшно было смотреть на бывший на постоялом дворе рогатый скот, который, едва прикрытый плохим навесом, скоро должен был остаться совсем без корма. Сено по тамошнему обычаю оставляли в поле в скирдах и подвозили его по мере надобности, а более трех суток нельзя было добраться до скирд, и сена почти вовсе не оставалось на постоялом дворе.

Далее на одной станции мы съехались с почтой, которая выехала прежде нас, но на следующую станцию мы приехали прежде ее, нигде ее не обогнав. После мы узнали, что она сбилась с дороги и одну 26-верстную станцию ехала 22 часа. Дорога на нескольких сотнях верст идет по совершенно ровному месту; нигде ни малейшего возвышения или углубления, ни деревца, ни кустарника и никаких примет. В земле Войска Донского поставлены по обе стороны дороги в довольно большом друг от друга расстоянии конуса из камня, но при большом снеге их так засыпает, что они делаются незаметными.

По въезде из земли Войска Донского в Ставропольскую губернию очень приятно поражает совершенное изменение характера населения; оно гостеприимно, с охотою угощает проезжающих и довольствуется ничтожной платою. Мы останавливались у одного старика, крестьянина весьма приятной наружности, который в молодости переселился из великорусской губернии; он угощал нас всем, что у него было, и отказывался от всякой уплаты, которую мы наконец с большим трудом ему навязали.