Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. - [142]

Инженеры, бывшие при работах в Нижнем, имели весьма дурную репутацию и целые дни проводили в картежной игре, а потому я ни у кого из них не был, кроме известных своею честностью [Петра Даниловича] Готмана и Стремоухова{679}. В числе же инженеров был один из моих товарищей по Институту путей сообщения, впоследствии сошедший с ума, когда он все незаконным путем нажитое при работах в Нижнем промотал, проиграл в карты и остался без всяких средств.

На стеариновом заводе моего тестя было заготовлено значительное количество свечей; он нанял в ярмарочном гостином дворе лавку для их продажи. Я каждый день проводил по нескольку часов в этой лавке, а также у известного литератора Боткина{680}, человека весьма умного и образованного, который проводил целые дни в своей огромной чайной лавке в китайском ряду ярмарочного гостиного двора. Продажа свечей, как оптом, так и пудами, шла успешно; тогда в России был только один стеариновый завод Калста в Москве, и цены на свечи были высокие (помнится, 14 руб. за пуд), так что их изготовление было очень выгодно фабриканту. Но для того чтобы изготовить значительную партию свечей, надо было, по отдаленности завода в имении моего тестя и по причине дурных путей сообщения, заготовлять годовую пропорцию сала, купоросной кислоты и других потребностей на несколько десятков тысяч руб лей. Тесть мой был уже много должен; на его имении накопились большие недоимки по уплате в сохранную казну, и он не имел кредита. Это было причиной невозможности добыть в свое время все потребное для производства стеариновых свечей, и тесть мой принужден был в следующем году закрыть завод, на устройство которого был положен довольно значительный капитал.

По окончании ярмарки мы, за исключением шурина моего Валерия, отправившегося в Москву для слушания университетского курса, поехали в имение тестя с. Богородское, Макарьевского уезда, Нижегородской губернии. Меня очень поразил своим ничтожеством и бедной обстановкою господский дом в имении, состоявшем из 3600 душ мужского пола. Он был выстроен на довольно высоком и крутом берегу р. Ветлуги, но около него не было не только сада, но деревца и огорода. Службы, которые я привык видеть при господских домах даже в незначительных имениях средней полосы России довольно большими, здесь ограничивались двумя избами, из которых в одной помещалась контора по управлению имением, а в другой господская кухня и несколько дворовых людей. Все это представляло печальный вид. Крестьянские дома были, по изобилию леса, большей частью довольно больших размеров и хорошо выстроены; крестьяне и крестьянки были одеты несколько лучше, чем в средней полосе России. Но на задворках было весьма мало заготовлено хлеба, а на некоторых и совсем его не было, так что непонятно было, чем питаются крестьяне до нового урожая. Действительно, только у крестьян, наиболее занимающихся хлебопашеством, доставало своего хлеба до февраля; остальное время они питались хлебом, который покупали в большом с. Воскресенском, принадлежавшем г-же Немчиновой{681}, в 8 верстах от с. Богородского и в недальнем расстоянии от всех прочих сорока деревень, принадлежавших Левашову; в с. Воскресенском каждое воскресенье были большие базары. Деньги на покупку хлеба и на уплату оброка крестьяне приобретали продажею выделываемых ими лесных произведений, состоявших, между прочим, из смолы и дегтя, которые добывались в лесах, принадлежавших к имению, и из рогож, мочала для которых они приобретали в казенных лесах Вятской и Казанской губерний. Но мочала приобретались только зажиточными крестьянами, которые с большою выгодою для себя раздавали их бедным для выработки из них рогож, кулей и т. п. На последних лежал огромный труд, доставлявший им только возможность кое-как пробиваться и уплачивать оброк и другие повинности. При болезни одного из членов семейства или при большом числе очень старых или малолетних в семействе, неспособных к работе, оно с каждым годом беднело и на нем насчитывались неоплатные недоимки, и это я говорю о трудолюбивых крестьянах, не предававшихся пьянству, а нерадивых и пьяниц было множество; их положение было еще хуже. Самые бедные крестьяне нанимались бурлаками на р. Волгу; этот промысел не только не доставлял их семьям способов к пропитанию, но служил к окончательному разорению и развращению крестьян, нанимавшихся в бурлаки, причем их обыкновенно обманывали, а ничтожные деньги, которые они получали на руки, были ими пропиваемы.

Макарьевское имение было куплено моим тестем у камергера Собакина{682}; отец последнего{683} имел в одной меже огромное количество земли, на которой было поселено до 10 000 ревизских душ мужского пола; третья часть этого имения с 1831 г. принадлежала моему тестю. Старик Собакин, у которого имение было свободно от залога, довольствовался оброком по 12 руб. асс. (3 руб. 42 3/4 коп. сер.) в год с ревизской души. Он вел в своем имении жизнь, очень сходную с жизнью прославившихся своим произволом и жестокостями помещиков Измайлова{684} и князя Грузинского{685}. Он иногда требовал от богатых крестьян особых приношений, а иногда без видимой причины совершенно разорял их и даже ссылал в Сибирь. Произвол помещика падал не на всех, а потому некоторые, платя ничтожный оброк и занимаясь промыслами и торговлею, успели нажить по нескольку десятков тысяч рублей, а один крестьянин, именно Осип Иванов Лещов